Юдора Уэлти: Рассказы
Шрифт:
Харрис вошел к себе в комнату и, не раздевшись, не погасив света, лег на кровать. Уснуть он не мог от усталости. Лампочка слепила глаза. Он смотрел на голые штукатуренные стены и такую же белую поверхность зеркала над пустым комодом. В конце концов он встал и включил потолочный вентилятор, чтобы в комнате было хоть какое-то движение и звук. Вентилятор был неисправный и при каждом обороте щелкал, раз за разом. Харрис лежал под ним не шевелясь, одетый и помимо воли дышал в ритме
Вдруг он зажмурил глаза. С закрытыми глазами, в красной темноте, он ощутил, что терпение изменило ему окончательно. Это было как приступ похоти. Он вспомнил, как подавальщица опустила чаевые в карман-сердечко, вспомнил Рут — как она стояла у двери, спрятав руки за спиной, и как в нем шевельнулось беспокойное чувство собственника, — ничего не означавшее.
Он знал, что ни на чем этом не задержится. И было почти облегчением, когда мысли его приняли жалостливый оттенок, обратившись к двум бродягам, их распре, которая вдруг вылилась в жестокость — стоило ему только отвернуться. Чем все кончится? В этом тревожном ожидании ему не так больно было чувствовать беспомощность своей жизни.
Вечер был непростителен в каждой подробности. Но слишком похож на другие вечера, и городок слишком похож на другие, чтобы ему с этой кровати, где он лежал одетым, к чему-то еще двигаться — даже к утешению или отчаянию. Даже дождь… и дождь бывал часто, и вечеринки бывали часто, и кровопролитие бывало, не им учиненное… тоже драки, нежданные исповеди, внезапные ласки — и все не его, не ему на память, а достояние людей, чьи города он проезжал, происходящее из их оседлого прошлого, из их скитаний — не скитаний, из их времени. У него же не было времени. Он был свободен, беспомощен. Ему захотелось узнать, что с гитаристом, по-прежнему ли он без сознания, чувствует ли боль.
Он сел на кровати, а потом встал и подошел к окну.
— Том, — раздался голос в темноте.
Он машинально отозвался и прислушался. Это была девушка. Он не видел ее, но она, наверное, стояла на узкой полоске травы под стеной дома. Промочит ноги, схватит воспаление легких, подумал он. А устал он до того, что представлял себе девушку совсем из другого города.
Он спустился и отпер дверь. Девушка выбежала на середину прихожей, словно ее втолкнули с улицы. Это была Кэрол, с вечеринки.
— Вы промокли. — Он дотронулся до нее.
— Без конца дождь. — Она отступила на шаг и посмотрела на него снизу вверх. — Ну, как вы?
— Ничего, хорошо, — сказал он.
— Я все думала, — нервно сказала она. — Я догадалась, что свет — в вашей комнате. Надеюсь, никого не разбудила?
И Хнык спит? — подумал Харрис.
— Хотите выпить? Или хотите, пойдем в «Ночное», выпьем кока-колы? — предложил он.
— Там открыто, — ответила она, показав куда-то рукой. — Я сейчас проходила мимо — «Ночное» открыто.
Они вышли под мелкий дождь,
— Вы меня не вспомнили в гостях, — сказала Кэрол и не посмотрела на него, когда он издал подобающее восклицание. — Они говорят, что вы никого не забываете — в этом-то они точно ошибаются, как я понимаю.
— Они часто ошибаются, — согласился Харрис и поспешно спросил: — Кто вы?
— Мы каждое лето жили в гостинице «Мэннинг», на побережье, я была девчонкой. Кэрол Теймз. Просто танцевала — но вы тогда только начали разъезжать, бывали там проездом… а в перерывах вы разговаривали.
Он усмехнулся, а она добавила:
— Вы говорили о себе.
Они шли мимо высокой мокрой церкви, и церковь отражала звук их шагов.
— Это было не так давно… пять лет, — сказала Кэрол. Под магнолией она протянула руку, остановила его, подняла к нему детское лицо. — Но когда я вас увидела сегодня, мне захотелось узнать, как вы живете.
Он ничего не ответил, и она пошла дальше.
— Вы тогда играли на рояле.
Проходя под фонарем, она опять посмотрела на него снизу. Будто хотела обнаружить на щеке у него легкий тик.
— На большой террасе, где танцевали, — сказала она, продолжая шагать. — Бумажные фонарики…
— Вот это я точно забыл, — сказал он. — Может быть, вы меня с кем-то путаете? У меня пропасть двоюродных братьев, и все играют на рояле.
— Вы опускали руки на клавиши так, будто хотели сказать: «Вот как это делается!» — выпалила она и отвернулась. — Все равно я была от вас без ума.
— Были? От меня? — Он зажег спичку и сжал сигарету зубами.
— Нет… Да — и сейчас тоже! — резко сказала она, словно ее вынуждали отказаться от него.
Они дошли до маленькой станции, где шипел неугомонный маневровый паровоз, и пересекли черную улицу. Чтобы так соединилось прошлое с настоящим, подумал он, в моей жизни редко бывало — и вряд ли еще будет. Он взял ее под руку и отворил грязную сетчатую дверь «Ночного».
Пока он ждал перед стойкой, она села за столик у стены и обтерла лицо носовым платком. Он сам понес к столу чашки с черным кофе, а за несколько шагов улыбнулся девушке. Они сидели под календарем с картинкой, на которой лесорубы валили гигантские деревья.
Разговаривали они мало. Ей досаждала муха. Когда кофе кончился, Харрис посадил ее в такси — старый «кадиллак», всегда дежуривший у станции. Перед тем как захлопнуть дверь такси, он сказал, нахмурясь:
— Спасибо… Очень мило с вашей стороны.
Девушка порвала платок. Она поднесла его к лицу и заплакала.
— Да что же тут милого?
И смущение на ее лице он запомнил.
— Что вы пришли… под дождем… посидели со мной… — Он захлопнул дверь, может быть, еще и от усталости.