Юконский ворон
Шрифт:
Они долго расправляли обрывки плотной бумаги, раскладывая их на полу.
Работа продолжалась до вечера, когда хозяйка хижины зажгла светильник из Мамонтова зуба с выдолбленной в нем лункой для жира.
? Сын Ворона! ? крикнул Кузьма. ? Дай нам вон тот старый гладкий щит. Мы тебе хорошо заплатим за него. Смотри, русский тойон, что я придумал. Облей щит водой. Теперь мы наложим все эти куски на щит и вынесем его на холод.
Загоскин рассмеялся. Как ему самому не пришла в голову такая простая мысль? И вскоре на поверхности гладкого щита возникла карта бассейна Юкона. Пуская дым из трубки, Кузьма внимательно разглядывал наспех
? Иноземец ошибся здесь, ? говорил Кузьма, ? эта большая вода ? не залив, а озеро Ментох. И тут… Ты ведь знаешь, что Квихпак одна река ? от моря до гор, что делить ее нельзя, как нельзя делить ветвь на дереве. То, что я чертил тебе на снегу, вернее, чем это. Но, клянусь святым Николой, видно, что убийца прошел от Великих Гор до устья Нулато, ? на этом пути ошибок у него нет! ? Черный ноготь индейца скользил по чертежу.
На притоках Квихпака всюду виднелись кружки; некоторые места были заштрихованы.
? Где вы его убили? ? отрывисто спросил Загоскин.
? Вот здесь, ? ответил Кузьма, вглядываясь в чертеж. ? Конец речки, ущелье, россыпь камней, тут ? дерево, с которого Одноглазый пускал стрелы в иноземца.
Загоскин взял карандаш и поставил черный крест на месте, указанном Кузьмой.
Потом жадно накинулся на газету. Как давно не видел он печатного слова ? хотя бы чужого! Газета «Земной шар» писала о русских людях на Юконе. Он с удивлением нашел свое имя в списке открывателей. В статье упоминались Колмаков, Глазунов, Лукин.
«Следят за нами соседи…» ? подумал Загоскин.
ГЛАВА СЕДЬМАЯ
Наступил северный май. Снег подернулся сизой пеленой. В полдень ветви голубых елей сияли на солнце, и от них шел легкий дымок. Весна Аляски! Загоскин чувствовал, что, несмотря на лишения, сердце бьется ровно и радостно. «Не меняйся в лице; этого каждый может достигнуть», ? повторял он про себя совет индейца.
Как-то он увидел сон. Миндаль в цвету, полоса песка у морского мелководья в Ленкорани, глинобитные дома. За пыльным городом ? зеленые лесистые горы; в них бродят кабаны, цветут фиалки, рокочут ключи.
Оборванный талыш ? горец с орлиным носом ? провел Загоскина на поляну, вокруг которой росли дикие каштаны и ореховые деревья. В прохладном ложе медленно текла совершенно прозрачная студеная вода. Это был источник Дамчи-Булак; вода его падала откуда-то сверху, по капле. Мгновение ? звонкий хрустальный щелчок! Потом ? другой, третий ? и так до бесконечности… «Счет жизни», ?думал Загоскин. Он отыскал в траве фиалку и бросил ее в воду, загадав ? попадет ли цветок под падающую каплю? Фиалка долго кружилась в водоеме. Но вот ее сбило хрустальным щелчком, и крупная капля вошла в цветок, погружая фиалку на дно. Все! И снова звонкие и чистые звуки и мерное покачивание воды.
Он сорвал с ближнего дерева лист и приложил его ко рту, как это делают дети. Загоскин хотел, чтобы звуки капель и листьев совпали, но капли опережали его, и звуки ни разу совпасть не могли. В тот день он поздно вернулся на корабль счастливым и усталым, с фиалками в петлице мундира, и суровый старший офицер лишь улыбнулся, увидев эти цветы.
Капли источника Дамчи-Булак звенели в этом сне, и Загоскин ощутил на лице прохладу. Он вскочил и рассмеялся; ствол сосны был то желт, то красен от солнца, лохмотья подтаявшего снега падали с ветвей. Загоскин внезапно нахмурился и растолкал Кузьму, дремавшего на ложе из хвои.
? Собирайся, Кузьма! Нам надо идти, пока не тронулся Квихпак, пока снег не сошел. Если небесный камень давит тебе на спину ? скажи; мы будем нести мешок по очереди.
Рыхлый снег прилипал к лыжам. Кое-где на пригорках из-под талых сугробов проглядывала чахлая трава. Иногда путники проваливались в снег и потом долго отряхивали ноги, обутые в толстые сапоги из горловины морского льва. Лыжный след наливался водой. Загоскин оглядывался и видел, как за его спиной оставались на снегу нескончаемые голубые полосы. Ночевать теперь приходилось на деревьях. Кузьма рубил ножом тонкие жерди и укреплял их между стволами елей ? на высоте человеческого роста. Потом на решетку из жердей клали ветки; на этой качающейся постели путники спали по очереди, сторожа один другого.
Весеннее тепло было ненадежным. Снег оставался крепким только в лесных лощинах и падях, а суровый ветер с севера предвещал возвращение холодов. И однажды последняя стужа ударила по уже тающим снегам, и они снова застыли. Теперь белые гряды снега и мерзлые торфяные кочки были настолько тверды, что приходилось бояться за целость лыж.
Ночью в небе заиграл сполох. Страшное и торжественное зрелище открылось людям. Холодное пламя металось от одного до другого края земли, непрестанно меняя свои очертания и цвета ? волшебное, стремительное неуловимое! Загоскин смотрел в пылающее небо и вспоминал оду Ломоносова. Слезы замерзали на его ресницах, и сквозь них Загоскин видел ледяные венцы, отливающие то багрянцем, то лазурью. Пламенные столбы вставали и рушились над землей, и снопы света плыли посредине небосвода. Снега горели; сизое пламя металось по ним, и леса были погружены в это пламя до половины стволов.
Тени от идущих людей были огромными; они, двигаясь, перекрывали пылающие снега. Загоскин с Кузьмой всю ночь шли в этом пламенном царстве и не заметили, как наступило утро. Наконец они увидели серый лед Квихпака и знакомое зимовье. Сердце Загоскина сжалось от тоски. Он подумал о том, что будет сейчас, когда запоют ржавые и заиндевевшие дверные петли кладовой, где лежит тело креола.
Загоскин и его спутник молча вошли в ворота «одиночки». Кузьма показал на голову креола, дотронулся до пряди волос, опаленных выстрелом; убийца стрелял в упор. Кузьма коснулся ногтем уха креола, оно было твердо, словно камень. Индеец вопросительно посмотрел на Загоскина. В полутьме слабо блестела пороховая пыль на бочонках. Люди безмолвно взяли труп креола и вынесли его из кладовой. Загоскин сказал Кузьме, чтобы он перетащил пороховые бочонки за палисад «одиночки».
Индеец, быстро справившись с этим делом, остановился передохнуть и закурить трубку. Загоскин перекатил бочки в одно место и расставил их в два тесных ряда ? днищами вверх. На них снова было водружено тело убитого. Загоскин расстегнул ворот меховой одежды на трупе и вытащил кипарисовый крестик на серебряной цепочке. Креол был крещеным; Загоскин узнал это еще потому, что на пальце убитого тускло светилось серебряное кольцо с надписью синими буквами.
«Преподобный отче Сергий, моли бога о нас», ? прочел Загоскин, оборачивая кольцо вокруг промерзшего пальца с голубоватым ногтем. Как звали креола? Загоскин пошел в зимовье и стал перелистывать холодные страницы книги приема мехов… «…Савватий Устюжанин… Савватий… Савватий», ? повторял Загоскин, как бы боясь, что забудет это имя.