Юлий Цезарь
Шрифт:
Воспоминания о деяниях, из которых многие были гнусными, но многие были, действительно, великими и славными, казалось, вернули немного спокойствия душе Суллы и несколько прояснили его чело. Поэтому Хризогон счел удобным доложить ему о том, что, согласно его повелению, Граний прибыл из Кум и ждет его приказаний.
При этом имени лицо экс-диктатора внезапно передернулось от гнева; дико сверкнув глазами, он закричал хриплым, яростным голосом:
– Введи его…
И худыми, костлявыми руками он судорожно сжал края бассейна.
– Но не можешь ли ты подождать, пока выйдешь из ванны?..
– Нет… нет… немедленно… сюда… передо мной… я его хочу…
Хризогон вышел и тотчас же вернулся с эдилом Гранием. Это был человек сорока лет, богатырского телосложения; на его лице, заурядном и грубом, отражались хитрость и злоба. Но, входя в ванную комнату к Сулле, он был очень бледен и плохо скрывал свой страх. Рассыпаясь в поклонах и целуя руки, он обратился к Сулле дрожащим от волнения голосом:
– Да покровительствуют надолго боги великодушному Сулле Счастливому!
– Ты не так говорил третьего дня, подлый негодяй! Ты смеялся над моим приговором, которым ты справедливо был присужден к уплате штрафа в государственную казну, и кричал, что не хочешь платить, так как через день-другой я умру, и с тебя сложат штраф.
– Нет, никогда, никогда, не верь этой клевете… – пробормотал испуганный Граний.
– Трус, теперь ты дрожишь? Ты должен был дрожать, когда оскорблял самого могущественного и счастливого из всех людей… Трус!..
И с этими словами Сулла, пылая гневом, ударил по лицу несчастного, который упал у бассейна, плача и умоляя о прощении.
– Жалости… прошу тебя о жалости… умоляю о прощении!.. – кричал бедняк.
– Жалости?!. – кричал Сулла гневно. – Жалости к тебе, оскорбившему меня… в то время как я страдаю от ужасных болей?.. Ты должен умереть, трус, здесь и сейчас, перед моими глазами… Я горю желанием упиться твоими последними судорогами, твоим предсмертным хрипением.
Сулла бесновался и корчился, как безумный, и в бешенстве кричал придушенным голосом рабам:
– Эй, вы… лентяи… чего зеваете… Хватайте его, бейте до смерти, здесь, при мне… задушите его… убейте!..
И так как рабы, казалось, не решались, он закричал, из последних сил, но страшным голосом:
– Задушите его, или я прикажу всех вас распять, клянусь факелами и змеями Эриний!
Рабы бросились на несчастного, повалили на пол, стали бить его и топтать, а Сулла, продолжая метаться и беситься, подобно дикому зверю, почуявшему кровь, все кричал:
– Вот так! Сильней!.. Бейте!.. Топчите!.. Душите этого негодяя!.. Душите его, душите!.. Ради всех богов ада, душите его!..
Граний, избиваемый четырьмя рабами, которые были сильнее его, пытался защищаться, нанося нападающим сильные удары.
Рабы, сперва пассивно повинуясь, били свою жертву почти без усилий, но, когда Граний стал бить их, рассвирепели и стиснули его так, что он не мог уже пошевельнуться; тогда один из них сдавил ему горло обеими руками и, упершись изо всех сил коленями в его грудь, задушил в несколько секунд.
А Сулла, с глазами, почти вылезшими из орбит, с пеной на губах, весь отдавшийся зрелищу избиения, упивался им с жестоким сладострастием дикого зверя, восклицая слабевшим голосом:
– Так… так!.. Сильнее… дави… души!
Но в тот момент, когда Граний испускал дух, Сулла сам, истощенный усилиями, криками и приступом своей бешеной лихорадки, упал навзничь в бассейн и прохрипел голосом таким слабым, какого никогда у него не слыхали:
– На помощь… умираю!.. На помощь!..
Лицо бывшего диктатора помертвело, веки закрылись, стиснутые зубы скрипели, губы судорожно искривились.
В то время как Хризогон и остальные рабы хлопотали возле Суллы, стараясь привести его в чувство, внезапная судорога потрясла его тело, на него напал приступ сильнейшего кашля, и, немного спустя, извергая огромное количество крови, издавая глухие стоны и не открывая глаз, он умер.
Так закончил жизнь в шестьдесят лет этот человек, столь же великий, сколь и коварный; его огромный талант и величие души были подавлены его жестокостью и сладострастием. Он совершал великие дела, но навлек на свое отечество много несчастий, и, прославленный, как великий вождь, он оставил в истории по себе память как о худшем гражданине; поэтому, изучая все совершенное им в жизни, трудно решить, чего в нем было больше – мужества и энергии или коварства и притворства».
Если бы Цезарю не хватило выдержки, и наш невольный изгнанник вознамерился бы вернуться в Рим, не дождавшись смерти Суллы, не исключено, что на месте джованьоллиевского Грания вполне мог оказаться он сам…
Глава 3
Возвращение Цезаря. Начало вхождения во власть
Известие о смерти Суллы стало для Цезаря сигналом к возвращению.
В Риме ему не пришлось сидеть без дела.
Плутарх пишет: