Юлия

Митрофанов Алексей Валентинович

– Опять Спартак! Один Спартак, блин!

При этом он хитро покосился на Филатова. Тот удивился – где он увидел Спартака? Стал шарить взглядом по полкам. «Золотухин» обрадовался, что завладел его вниманием, и стал негромко, но с выражением и нараспев декламировать:

Спартак – это я!Спартак – это ты!Спартак – это люди нашей страны!

Филатов понял, что имеет дело с городским сумасшедшим,

и заторопился к выходу. Тот оскорбился, что его не дослушали до конца, и язвительно засмеялся ему вслед.

Олег был не таким. Он повел Филатова в переулок, где стояла его машина – вполне приличная новая «ауди» серебристого цвета с личным водителем.

Глава 24

До заповедника ехали минут пятнадцать. Он оказался неухоженным старым парком в районе, застроенном преимущественно хрущевками. Перед темными деревянными воротами, стилизованными под старину, Олег остановился.

– Это дар Ющенко, – сказал он. – Обошлись в тридцать тысяч долларов.

Филатову показалось, что бревна врыли в землю кривовато и цена сооружения явно завышена. Никакой особой красоты он в воротах не увидел. Но, возможно, дело было не в ней, а в похожести на старые картинки?

За воротами продолжалась та же самая асфальтированная дорожка, хотя в шестнадцатом веке асфальта, кажется, не было. Они подъехали к деревянной церкви. Здесь Маслаченко отпустил машину.

– Настоящая казацкая церковь, – сказал он. – Зайди, поставь свечку, а я подожду здесь.

Внутри церковь оказалась небольшой, но уютной, как и все деревянные строения.

Горели лампады и свечи, а никого не было. Филатов подумал, что это, должно быть, небезопасно. Дерево – не камень. Хотя оно могло быть с какой-нибудь пропиткой от воспламенения. Он поставил свечку, опустил денег в прозрачный ящик для пожертвований и вышел на улицу. За деревьями виднелись верхние этажи соседних домов, что несколько нарушало атмосферу патриархальности.

Маслаченко повел его на слободу. Дорога пролегала через дамбу между двумя прудами с небольшим мостиком. В воде плавали какие-то птицы.

– Куры? – пошутил Филатов.

– Утки, – вполне серьезно ответил Маслаченко. – Куры не плавают.

Он рассказал, что это не простые пруды. Под ними протекает речка Лыбидь, которая упоминается в летописях о создании Киева. Филатов слушал вполуха. Его мысли были заняты фильмом Лобенко.

– Видишь вон те мостки? – показал Маслаченко.

– Да.

– Там на Крещение купается Ющенко, – похвастал Маслаченко.

Филатов посмотрел на него с интересом.

– Так ты, выходит, непростой парень?

– Да нет, я в политику не лезу. Мое дело – слобода.

– Но ты со связями?

– Не без этого, – с притворной скромностью подтвердил Олег. – Но я ими не пользуюсь.

– А если понадобится?

– Пока нужды не было.

– Не для себя.

– А для кого?

– Для пользы

дела, – заговорщицки понизив голос, сказал Филатов.

– Какого дела? – недоверчиво спросил тот.

– «Оранжевого».

– Ну, тогда, наверное, да. А что ты имеешь в виду?

Все это время Олег говорил по-украински, а Филатов отвечал ему по-русски. От этого скорость коммуникации была невысокой, как Интернет на древнем телефонном модеме, когда постоянно рвется картинка видеоролика. Филатов понимал не все слова в его речи и кое-что вынужден был домысливать.

– Почему бы тебе не перейти на русский? – предложил Филатов. – А то мы совсем как Штепсель и Тарапунька.

– Я москальской мовой не розмовляю! – встал в позу Маслаченко.

– Так говорил же в Москве! – удивился Филатов.

– То в Москве, а то дома!

– Из принципа, значит?

– Есть немного.

– Тогда давай перейдем на английский. Или на французский.

– Зачем?

– Не хочу смущать твой слух русской речью, которую ты не любишь.

– Я с иностранными языками не дружен, – неохотно признался тот.

– Экая жалость, – притворно огорчился Филатов. – Придется оставить все как есть.

Он и не заметил, как в руке у Маслаченко появилась небольшая черная рация.

– Приготовьте там все, – отдал он распоряжение. – Я буду с гостем.

– Хорошо, – ответили ему.

За поворотом вдруг открылась настоящая сельская улица. По обе стороны ее тесно стояли беленые хаты под соломенными крышами. Окошки в хатах были подслеповатыми и почему-то с четырьмя круглыми стеклами каждое, а крыши спускались так низко, что до них можно было достать рукой. Во дворах то тут, то там ходили какие-то люди в старинных кафтанах и с саблями. Они почтительно здоровались с Маслаченко, тот важно кивал в ответ.

– Кто это? – спросил Филатов.

– Казаки.

– Для туристов?

– В том числе.

– А еще для чего?

– Для антуража.

– Живописно, – похвалил Филатов. Казаки напомнили ему стрельцов с пищалями возле Исторического музея в Москве, с которыми можно сфотографироваться за небольшую денежку.

– Это только начало, – довольно сказал Маслаченко. – Здесь будет центр народознания.

– Чего?

– Знаний о народе, о его исторических корнях и традициях.

– Хорошее дело.

– Я знаю. Видишь эти хаты?

– Да.

– Из чего, по-твоему, стены?

– Не знаю. Глиняные, наверное?

– Из глины с соломой, – пояснил Маслаченко. – Как их и делали четыреста лет назад.

– А они прочные?

– По сто лет стоят. А крыши – из ржаной соломы.

– Не протекают? – поинтересовался Филатов.

– Да ты что! – засмеялся Маслаченко. – Соломенная крыша лучше шиферной.

– Так уж и лучше?

– Ну, не хуже. А по экологичности – и сравнивать нечего.

– Ты так любишь старину, – заметил Филатов. – Что заканчивал? Исторический факультет, небось?