Юми и укротитель кошмаров
Шрифт:
Признаюсь, меня одолела гордость, пока я смотрел, как Художник провожает взглядом Виньетку, отправившуюся готовить ему еду. Я бы даже сказал, что он буквально пожирал ее глазами. Не судите парня строго. Ему ведь было всего девятнадцать, а я, сами понимаете, непревзойденный мастер.
Вскоре Виньетка принесла ему миску лапши и поставила в круглое углубление в столешнице. Хионные линии, подведенные к стойке с обеих концов, соединялись с нагревательным элементом на дне миски, чтобы бульон не остывал даже в холодные килахитские ночи.
Сзади продолжалось состязание едоков, сопровождающееся все более громким смехом и скандированием. Художник разделил майпонские палочки и принялся медленно, с достоинством, есть – как подобало его воображаемому статусу.
– Виньетка, – обратился он, стараясь не слишком громко хлюпать, – скажи, от моего занятия есть польза?
– Конечно, – ответила та, откинувшись на стуле по другую сторону стойки. – Если бы ты не ел лапшу, мне было бы некуда ее девать.
– Да я не о том, – махнул он рукой в сторону сумки, висевшей на причудливой барной вешалке. – Я о работе художника-кошмариста. Это ведь важное дело?
– Ну да, – ответила Виньетка. – Разумеется. Хочешь, историю расскажу? Существовала когда-то страна, где не было ни одного художника-кошмариста. А потом там всех сожрали. Такая вот короткая история.
– Нет, я понимаю, что моя работа считается важной, – поправился Художник. – Но… важно ли то, что делаю конкретно я?
Виньетка наклонилась к нему. Учитывая ее позу, смотреть ей в глаза было весьма непросто. Возможно, вы слышали о криптиках? Виньетка – одна из них. Мой вам совет: старайтесь не заглядывать криптику в глаза. Без маскировки он может искажать пространство и время, и те, кто пытается найти смысл в чертах его внешности, нередко сходят с ума. С другой стороны, у кого из нас никогда не возникало желания показать средний палец линейной последовательности?
– Понимаю, к чему ты клонишь, – сказала она.
– Правда?
– Да. В знак уважения к героическому труду живописца даю тебе семипроцентную скидку на лапшу.
Художник не это имел в виду, но тем не менее поблагодарил кивком. Все-таки он был молод, а работа у него была хоть и важная, но низкооплачиваемая. Семь процентов – это семь процентов.
(Надо сказать, что Виньетка предоставляла скидки лишь в размере простых чисел. Цитирую: «У меня есть стандарты». До сих пор в толк не возьму, что она имела в виду.)
Виньетка отвлеклась на другого клиента, и Художник продолжил с хлюпаньем вытягивать лапшу из теплого наваристого бульона. Лапша была недурна. Кое-кто даже утверждал, что она лучшая в городе. Неудивительно. Если криптики что и умеют, так это в точности следовать инструкциям. Виньетка хранила все приправы для бульона в склянках, вымеряя дозировку до последней гранулы.
Посреди трапезы к бару подошла Аканэ, и Художник отвел взгляд. Девушка надолго не задержалась, забрав напитки для своей компании.
Художник доедал лапшу молча.
– Риса? – спросила Виньетка, заметив, что он почти опустошил миску.
– Если можно.
Она положила ложку риса в остатки бульона, и Художник уплел его за обе щеки.
– Может, поболтаешь с ребятами? – тихо предложила Виньетка, вытирая стойку полотенцем.
– Я пытался подружиться с ними в школе. Ничего не вышло.
– Люди взрослеют. Это отличает их от булыжников. Тебе надо…
– Не надо, – перебил он. – Виньетка, я одиночка. Думаешь, мне важно, что другие обо мне думают?
Она наклонила голову и прищурила глаз:
– Вопрос с подвохом? Очевидно же, что тебе…
– Сколько с меня? – снова перебил он. – С учетом скидки.
– Шесть, – со вздохом ответила Виньетка.
– Шесть? Миска лапши обычно двести кон стоит.
– Скидка девяносто семь процентов, – ответила Виньетка. – Потому что тебе это нужно. Уверен, что не хочешь пообщаться? Могу подойти, сказать, что тебе одиноко. Давай прямо сейчас, а?
Художник положил на стойку монету в десять кон и коротко поклонился. Не дав управляющей шанса сподвигнуть его на нечто полезное, он выхватил свою сумку из грозди таких же. Ему всегда казалось, что статуя-вешалка в ресторане выглядит нелепо. Впрочем, и сам ресторан был странным. Почему бы в нем не стоять вешалке в виде мужика с крючковатым носом и хитрой улыбочкой?
(К несчастью, я был вполне вменяем, когда меня одолела эта напасть. Я внутренне вопил, пока Виньетка покрывала меня с ног до головы медной краской, сочтя мой естественный облик отпугивающим клиентов. Затем она со своей всегдашней практичностью водрузила мне на голову корону с рожками для шляп и опоясала меня широкими ремнями, к которым прицепила еще крючки для сумок и верхней одежды.
Как я уже сказал, я был владельцем этого ресторана. По крайней мере, совладельцем. Виньетка вытащила у меня из карманов все деньги на постройку. Но я им не управлял. Сложно управлять рестораном, если даже пошевелиться не можешь. Но будьте уверены, вешалка из меня вышла что надо. Предпочитаю рассматривать это не как неподобающее обращение с моим телом, а как гениальный образец маскировки.)
Художник вышел на улицу. Его сердце взволнованно колотилось. После кратковременного дождя на земле остались лужи, в которых отражались огни. Светящиеся линии в небе и их призрачные копии на земле.
Художник вдохнул, выдохнул, снова вдохнул. Поспешно сбежав от настойчивых предложений Виньетки, он почувствовал, что его фальшивый фасад сползает. Он понимал, что никакой он не одиночка. Не гордый рыцарь, бескорыстно сражающийся с порождениями тьмы. Он не важен, не интересен и не общителен. Просто неприметный мальчишка, которому не хватает смелости на выдающиеся свершения, и, хуже того, мальчишка с крайне уязвимым самолюбием. Таких, как он, – тысячи.
Он был несправедлив к себе. Но все равно думал так, хотя эти мысли были мучительны. Настолько мучительны, что он искал приют в выдуманном одиночестве и благородной самопожертвенности. Но в глубине души чувствовал, что глупо и стыдно питать такие иллюзии. Как страшно будет жить, когда они развеются…
Тяжело вздохнув, он побрел домой. На плече привычно висела широкая сумка.
На первом же перекрестке он заметил знакомые следы: темные струйки, кружащиеся возле угла кирпичного здания. Недавно здесь прошел кошмар.