Юмористические рассказы
Шрифт:
" - Что это вы играли?
– спросил я, когда мой друг наконец спрятал свой любимый инструмент в футляр.
– Бетховена. Сонату Q-dur, - скромно ответил он.
– Великий боже!
– вскричал я".
Вплоть до этого момента рассказ - любой детективный рассказ - имеет бешеный успех. Труп найден. Все загнаны в тупик и переполнены виски с содовой. Пока все идет хорошо! Но вот беда - ведь надо как-то продолжить эту историю. А как? Преступление бывает по-настоящему интересным только в самом начале. Какая досада, что героям нужно еще что-то делать, что нельзя оставить их в тупике, переполненными
Вот тут-то и начинаются ошибки и литературные выкрутасы, которые так портят детективный роман. На этом этапе появляется героиня - героиня! которая, в сущности, не имеет никакого отношения к рассказу об убийстве и которая попала сюда как пережиток, оставшийся от рассказов о любви. Появляется Маргарет Олторп, обезумевшая от горя и растрепанная. Не удивительно, что она обезумела от горя! Кто бы не обезумел на ее месте? А растрепана она потому, что лучшие наши писатели всегда считают долгом растрепать своих героинь - иначе нельзя. Итак, появляется Маргарет Олторп в полуобморочном состоянии. Что же делают инспектор Хиггинботем и Великий сыщик? Они вливают в нее рюмку "крепкого виски с содовой" и сами пропускают по стаканчику.
Все это уводит повествование куда-то в сторону, с тем чтобы состряпать роман героине, тогда как этот роман не имеет никакого отношения к делу. На более раннем этапе развития литературы, когда круг читателей был невелик, создать героиню ничего не стоило. Не раздумывая долго, автор выпускал на сцену девушку такого типа, который нравился ему самому. Вальтер Скотт, например, любил маленьких - рост 2 - и тоненьких, как сильфиды, - таков был его стандарт. Словом, героиня была тоненькой и стройненькой, и чем тоньше, тем лучше.
Но Маргарет Олторп должна угодить на все вкусы. Поэтому описание ее внешности выглядит приблизительно так:
"Маргарет Олторп нельзя было назвать высокой, но она не была и маленькой".
Это означало, что она казалась высокой, когда стояла, но когда сидела, ее рост скрадывался.
"...Цвет лица у нее был не смуглый, но и не белый. Она не была протестанткой, но в то же время не придерживалась и догматов католической церкви. Не была сторонницей сухого закона, но никогда не пила больше двух рюмок джина. "Нет, мальчики, это мой предел", - неизменно говорила она".
Таков, во всяком случае, дух подобных описаний. Но даже и такая "характеристика персонажа" еще не кажется авторам удовлетворительной. Ведь остается вопрос о "темпераменте" героини. Если у нее есть "темперамент", она еще может понравиться публике. А "темперамент" состоит в том, что в минимум времени героиня претерпевает великое множество физиологических изменений. Вот, например, физиологические изменения, которые я насчитал у героини романа, прочитанного мною несколько дней назад, на протяжении, если не ошибаюсь, семнадцати минут:
"Радостный трепет пробежал по всему ее существу.
. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .
Дрожь пробежала по ее телу (надо полагать, в противоположном направлении).
. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .
В глубине ее существа проснулось нечто такое, что уже давно умерло.
. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .
Страстное томление охватило все ее существо.
. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .
От нее исходило нечто ей не свойственное и к ней не относившееся.
. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .
Все оборвалось в недрах ее существа".
Последнее, мне кажется, означает, что у героини что-то там отстегнулось.
Вы и сами видите, что повествование дошло до такого места, которое дипломаты называют impasse*, a люди попроще - cul de sac** или nec plus ultra***. Дальше двигаться некуда. Дворецкий уже арестован. Но он не виноват. И, по-видимому, никто не виноват.
______________
* Тупик (франц.).
** Глухой переулок, тупик (франц.).
*** Крайний предел (лат.).
Другими словами, при чтении детективного рассказа неизбежно наступает момент, когда читатель теряет терпение и говорит: "Послушайте. Ведь, в конце концов, кто-нибудь да убил же этого сэра Чарлза. Так выкладывайте, кто именно". А у писателя нет ответа. Все прежние попытки ответить так, чтобы это звучало убедительно, безнадежно устарели. Прежде виновника загадочного преступления находили просто и легко: внезапно обнаруживалось, что убийство совершил "бродяга". Во времена королевы Виктории несчастное существо, именуемое бродягой, не имело никаких прав, с которыми полагалось бы считаться белому человеку, - ни в книге, ни в жизни. Бродягу вешали так же беззаботно, как ловили бабочку. А если он принадлежал к категории лиц, именуемых "бродяга злодейского вида", его зачисляли в преступники первого разряда и его казнь (упомянутая, но не описанная в книге) являлась неотъемлемым атрибутом "счастливого конца" наряду с замужеством Маргарет Олторп, которая - побочная сюжетная линия - выходила замуж за Простака, но, уж конечно, не за Великого сыщика. Брак не для него. Он приступает к расследованию следующей таинственной истории, к которой проявляет большой интерес ни более, ни менее как некая особа королевской крови.
Впрочем, все эти истории с бродягами давно вышли из моды. Когда в стране есть сто миллионов человек, которые живут на пособие по безработице, мы не можем позволить себе посылать их на убийство. Нам приходится искать другой выход.
И вот один из них, использованный многими поколениями, но все еще имеющий большой успех. Убийца найден. Да, он действительно найден и даже сознается в своем преступлении, но... но - увы!
– его физические состояние таково, что очень скоро ему придется "предстать пред высшим судией". И этот "высший судия" отнюдь не является верховным судом.
В тот самый момент, когда Великий сыщик и инспектор Хиггинботем хватают его, он обычно разражается сухим, лающим кашлем. Эта одна из тех ужасных болезней, которые встречаются только в романах - вроде "любовной горячки" и "разбитого сердца" - и от которых не существует лекарств. Во всех таких случаях не успевает преступник начать свою исповедь, как его уже начинает душить сухой кашель.
"Да, - сказал Гарт, окидывая взглядом, небольшую группу полицейских чиновников, собравшихся вокруг него, - моя песенка спета - кха, кха!
– и теперь я могу выложить все начистоту - кха, кха, кха!"