Юмористические рассказы
Шрифт:
Барабанов прищурился.
— А чем вы докажете, что этого бы не было?
Один из калиткинских дураков подошел к Барабанову и ободряюще похлопал его по плечу.
— Правильно, Барабанов! Под это уж не подкопаешься.
— Да, — сказал кто-то сзади. — Это уж, как по писаному.
Я видел ясно, что Барабанов дурачит меня и всех присутствующих. Но как я мог уличить его во лжи? Ведь он говорил то, что могло бы быть…
Я хотел повернуться и уйти, но неожиданная, прекрасная мысль удержала меня на месте.
— Да… Пожалуй, вы,
Не замечая той страшной западни, которую я ему готовлю, Барабанов простодушно отвечал:
— Отчасти предчувствие, а главным образом, то, что я не получил от матери из Киева ожидаемых денег. Она в то время попала нечаянно под какой-то экипаж, сломала руку и лежала в больнице, почему и не могла выслать денег.
— Стойте! — торжествующе закричал я. — Так это, выходит, не вы спасли Россию, а я!!!
— Почему?! — закричали все, придвигаясь ближе.
— Да потому, что я и есть тот самый человек, экипаж которого наехал на вашу матушку.
— Предположим…. Но…. При чём же здесь Россия? — презрительно усмехнулся Барабанов.
— При чём?! А при том, что, если бы я не наехал на вашу матушку, она выслала бы вам деньги, а вы бы потащились в Петербург и устроили бы там мировой скандал. Значит, я и спас Россию — нашу великую, любимую, прекрасную родину!!
— Постойте! — крикнул сзади тот человек, к которому я приехал по делу. — Постойте! Выходит, что и не он даже спас Россию, а я. Я к нему тогда собирался в Киев, но не поехал. А если бы поехал — он, наверное, не раздавил бы матери Барабанова. Не поехал же я потому, что гулял на свадьбе дочери Бумагина.
Бумагин был тут же. Он ударил себя в грудь и сказал:
— Значит, не ты спас Россию, а я. Дочь-то ведь моя!
— Значит, она и спасла ее! — сказал кто-то сзади.
— Нет, жених! Если бы он не женился…
— При чём здесь жених… Тетка его, после смерти…
— Значит, тетка?!
Поднялся страшный крик и спор.
Через полчаса выяснилось, что Россию спасла та русская неграмотная баба, служанка тетки жениха, которая вкатила по ошибке несчастной тетке двойную, смертельную дозу какого-то лекарства.
Тут же решили выделить из среды калиткинцев депутацию — с поручением разыскать эту служанку и принести ей благодарность за спасение России.
Когда ее отыскали — она оказалась существом исключительной скромности: она даже не знала о совершенном ею подвиге — спасении от гибели великой, прекрасной, дорогой каждому из нас родины!
На скамейке летнего сада «Тиволи» сидело несколько человек…
Один из них, борец-тяжеловес Костя Махаев, тихо плакал, размазывая красным кулаком по одеревенелому лицу обильные слезы, а остальные, его товарищи, с молчаливым участием смотрели на него и шумно вздыхали.
— За что?.. — говорил Костя, как медведь качая головой. — Божже ж мой… Что я ему такого сделал? А?.. «Тезей! Геракл»!..
Подошел член семьи «братья Джакобс — партерные акробаты». Нахмурился.
— Э… Гм… Чего он плачет?
— Обидели его, — сказал Христич, чемпион Сербии и победитель какого-то знаменитого Магомета-Оглы. — Борьбовый репортер обидел его. Вот кто.
— Выругал, что ли?
— Еще как! — оживился худой, пренесчастного вида борец Муколяйнен. — Покажи ему, Костя.
Костя безнадежно отмахнулся рукой и, опустив голову, принялся рассматривать песок под ногами с таким видом, который ясно показывал, что для Кости никогда уже не наступят светлые дни, что Костя унижен и втоптан в грязь окончательно и что праздные утешения друзей ему не помогут.
— Как же он тебя выругал?
Костя поднял налитые кровью глаза.
— Тезеем назвал. Это он позавчера… А вчера такую штуку преподнес: «сибиряк, говорит, Махаев борется, как настоящий Геракл».
— Наплюй, — посоветовал член семейства Джакобс. — Стоит обращать внимание!
— Да… наплюй. У меня мать-старушка в Красноярске. Сестра три класса окончила. Какой я ему Геракл?!
— Геракл… — задумчиво прошептал Муколяйнен. — Тезей — еще так-сяк, а Геракл, действительно.
— Да ты знаешь, что такое Геракл? — спросил осторожный победитель Магомета-Оглы.
— Черт его знает. Спрашиваю у арбитра, а он смеется. Чистое наказание!..
— А ты подойди к репортеру вечером, спроси — за что?
— И спрошу. Сегодня еще подожду, а завтра прямо подойду и спрошу.
— Тут и спрашивать нечего. Ясное дело — дать ему надо. Заткни ему глотку пятью целковыми и конец. Ясное дело — содрать человек хочет.
Костя приободрился.
— А пяти целковых довольно? Я дам и десять, только не пиши обо мне. Я человек рабочий, а ты надо мной издеваешься. Зачем?
Он схватился за голову и простонал, вспомнив все перенесенные обиды:
— Господи! За что? Что я кому сделал?!
Лица всех были серьезны, сосредоточены. Около них искренно, неподдельно страдал живой человек, и огрубевшие сердца сжимались жалостью и болью за ближнего своего.
Был поздний вечер.
По уединенной аллее сада ходил, мечтательно глядя на небо, спортивный рецензент Заскакалов и делал вид, что ему все равно: позовет его директор чемпионата ужинать или нет?
А ему было не все равно.
Из-за кустов вылезла массивная фигура тяжеловеса Кости Махаева и приблизилась к рецензенту.
— Господин Заскакалов, — смущенно спросил Костя, покашливая и ненатурально отдуваясь. — Вы не потеряли сейчас десять рублей? Не обронили на дорожке?
— Кажется, нет. А что?