Юная Кармен
Шрифт:
– Все равно, – настояла на своем Алла Константиновна. – Неслучайно говорят, что береженного бог бережет. Обойдемся без голословных обвинений и ярлыков. Даже, если гипотетически предположить, что пробка выпала из моего окна, что невероятно, то прикажите своим сотрудникам не шастать под моим окном, не подслушивать чужие разговоры.
– Из ваших пояснений я сделал вывод, что пробка брошена из окна фотолаборатории, – констатировал директор.
– Это ваши досужие на грани клеветы домыслы Не отвлекайте меня от срочного дела, – твердо заявила фотокор, давая понять, что разговор закончен. «Женская логика непостижима, хоть кол на голове теши, а будет гнуть свою линию», – с досадой подумал Цаль и направил стопы к редактору.
– Юрий Павлович, поговорите с Аллой Константиновной, чтобы она впредь не бросала пробки от бутылок из окна, не травмировала моих сотрудниц, – попросил он. – Будь она моей подчиненной, то объявил бы выговор и лишил премии.
– Легко сказать, – с грустью заметил редактор. – У нее серьезные покровители в райкоме партии, райисполкоме и городском отделе КГБ, проблем не оберешься. С ней надо по-хорошему, ласково, чтобы не обиделась. Не наломать бы дров, чтобы не вышло боком.
Никто из сотрудников редакции, в том числе и автор этих строк, не сомневался, что пробка вылетела из окна фотолаборатории. А вот, кто, не глядя, выбросил ее в окно, устанавливать не стали.
Два первые этажа здания, расположенного на возвышенности рядом со школой и домом культуры, занимала типография, а на третьем находились кабинеты сотрудников редакции районной газеты «Слава труду». Среди творческих работников пьяниц, а тем более, алкоголиков, не было, но вино, особенно «Бахчисарайский фонтан», названный в честь знаменитой поэмы Александра Пушкина, посетившего Ханский дворец в 1820 году, почитали больше, чем водку, коньяк и другие ликероводочные напитки.
Неудивительно, ведь в городе в ту пору действовали два винзавода и почти в каждом совхозе и колхозе, где процветали виноградарство и садоводство, работали предприятия по производству вина и соков. Редко какая командировка на «Волге» с водителем Павлом за баранкой, не заканчивалась в дегустационном зале. Водитель с завистью поглядывал на участников пития, но эта пытка ему компенсировалась презентом на «посошок» – бутылкой марочного вина.
Корреспондент и фотокорреспондент, которые тогда, словно альпинисты, работали в связке, с пустыми руками домой не возвращались. К пишущей братии виноделы и, не только они, по понятным причинам, проявляли максимум внимания, радушия и гостеприимства. Печатное слово обладало магической силой, и каждый руководитель норовил увильнуть от стрел критики.
Для того, кто не смог избежать этой участи, последствия были суровые, так как на критику оперативно реагировали горкомы, райкомы партии, райисполкомы, комитеты народного контроля и правоохранительные органы. Особенно чиновники опасались неожиданных визитов офицеров ОБХСС, не говоря уже о сотрудниках КГБ.
Не помню, чтобы в крымской прессе и на ТВ трудовые коллективы или руководство знаменитых объединений «Массандра», «Магарач», «Новый Свет», «Золотая балка» подвергались критике. Даже в период горбачевской перестройки и всеобщей борьбы за трезвость и здоровый образ жизни, массовой вырубки виноградников, обошлось без громких скандалов.
Незадолго до ситуации с летучей пробкой, Алла Константиновна была приглашена на юбилей первого секретаря райкома партии Шапталы, где по заказу юбиляра сделала серию снимков с торжества. Сейчас бы это назвали фотосессией для пиара первого лица, хозяина района. После проявки снимков она развесила их в фотолаборатории и кабинете.
Когда туда заглянул редактор Юрий Павлович, то ощутил дискомфорт, как на заседании бюро райкома партии во главе Шапталой, который в годы оккупации полуострова фашистами командовал одним из партизанских отрядов. Он отличался твердым характером и крутым нравом, никто не желал попасть под горячую руку.
Редактор догадался, что фотокор вхожа в кабинет главного начальника, поэтому к ее поведению и поступкам относился снисходительно, прощал женские капризы. Кроме того, витали слухи, о ее дружбе с офицерами горотдела КГБ. Не исключено, ведь будучи опытной и сообразительной, она сама содействовали усилению своей значимости.
Когда директор типографии, рассказав редактору об инциденте с пробкой, попросил повлиять на фотокора, то Юрий Павлович лишь слегка пожурил:
– Алла Константиновна, постарайтесь, чтобы в фотолаборатории и кабинете не было лишней стеклотары, мало ли кто может заглянуть.
– Шеф, не волнуйтесь, проблем не возникнет, ситуация под контролем! – четко, по-военному ответила она. В какой-то мере редактор был ей обязан.
Еще до того, как я появился в редакции, к очередной районной партконференции был выпущен праздничный номер «Слава труду». На первой странице в красном цвете было напечатано: «Пламеннный привет делегатам партконференции!»
Утром Юрий Павлович взял в руки пахнущий свежей краской номер и обомлел. Увидел три буквы «н» в слове «пламенный» и подумал: «Не сносить мне головы». Накатил страх, засевший еще со времени сталинской эпохи, последние годы которой он тогда ощутил на себе. До начала конференции его вызвал на «ковер» секретарь райкома по идеологии, курирующий прессу и радио.
– Что же вы, Юрий Павлович, опытный журналист, не одну собаку в этом деле съели и допустили такую оплошность? Что о нас, коммунистах, люди подумают? Скажут, безграмотные, неучи, хоть ликбез и избы-читальни, как в двадцатые-тридцатые годы открывай, – обрушил секретарь залп вопросов. – Досадно, что накануне переназначения вас на должность редактора, такой прокол. Может кто-то специально свинью подложил, чтобы скомпрометировать? Так тогда поручим КГБ разобраться.
– Не надо никому ничего поручать, я сам несу персональную ответственность, – признался редактор и решил схитрить. – Не акцентируйте внимание на грамматической ошибке, суть не в ней. Мой творческий замысел состоял в том, чтобы третьей буквой «н» подчеркнуть, усилить пламенность привета. Почувствуйте протяженность, экспрессию звучания: пла-мен-н-ный. Звучит, как колокол и отзывается долгим эхом…
Идеолог догадался о его лукавстве и лишь заметил:
– Не ловчите, Юрий Павлович, я – стрелянный воробей, на мякине не проведешь, филолог по образованию. Эту оригинальную версию изложишь первому секретарю, он и решит, оставить в кресле редактора или перевести на менее ответственную должность.
– Не надо никуда меня переводить, – попросил редактор, серьезно озабоченный ситуацией.
По информации, которую я впоследствии почерпнул от сотрудников, Алла Константиновна замолвила за редактора слово. Он, даже простого, то есть без занесения в учетную карточку, выговора избежал. С той поры фотокор чувствовала себя «вольной художницей». Инцидент с пробкой благополучно разрешился, редактор из своего фонда выписал «пострадавшей» печатнице Светлане гонорар за перенесенные моральные страдания от удара пробкой по голове.