Юношеские годы Пушкина
Шрифт:
— А от пустоты желудка безмолвствуют, — отозвался Пушкин. — Одна конфеточка была, да и та сплыла!
Оказалось, что Пушкин был еще счастливее других: большинство товарищей его убралось спозаранку с галереи, чтобы не прозевать фейерверка, — и прозевало угощенье.
— Ну, да ведь это же сказка, — заметил Пушкин, — так чего мудреного, что все по усам текло, ничего в рот не попало.
— Дома, впрочем, я сказал на всякий случай эконому, чтобы он оставил для вас, господа, какое-нибудь блюдо, — успокоил молодых людей Чириков.
— А у меня, ваша милость, коли понадобится,
Такая перспектива настолько улыбнулась проголодавшимся лицеистам, что обратный путь в Царское они, несмотря на усталость, совершили не менее быстро, как и в Павловск.
Глава V
Дивертисмент
Караул! Лови, лови,
Да дави его, дави…
Вот ужо! пожди немножко,
Погоди… — А шмель в окошко…
"Сказка о царе Салтане"
Хлопец, видно, промахнулся:
Прямо в лоб ему попал.
Так мирно и чинно заключился бы этот богатый впечатлениями день, если бы нежданно-негаданно в самом лицее не разыгрался небольшой дивертисмент, имевший довольно крупные последствия.
При приближении к лицею у Пушкина завязался спор с графом Броглио. Первый из них утверждал, что попасть в столовую можно одинаково скоро как с парадного крыльца, так и со двора. Второй отрицал эту возможность.
— Давай побьемся об заклад! — предложил он в заключение.
— На что? — спросил Пушкин.
— Да хоть на сегодняшний ужин.
— Идет!
— Я с тобой, Пушкин, — сказал неразлучный с ним во всех таких затеях друг его Пущин.
В то самое время, когда Броглио с начальниками и прочими товарищами входили с улицы в парадную дверь, открытую им швейцаром, два друга наши шмыгнули в калитку на двор лицейский.
— О чем ты думаешь, Пушкин? — спросил Пущин, когда приятель его вдруг остановился посреди двора и потянул носом воздух.
— Да ты разве не слышишь запаха малины?
— Да, в самом деле, будто пахнет; но откуда?
— А вон, из квартиры Чачкова. Видишь, окошко еще не закрыто. Нынче ведь они варили варенье. Ты, Пущин, охотник до малинового варенья?
— А как же.
— Так вот, подожди меня тут.
— Куда же ты? Ведь проиграешь Броглио ужин.
— Пускай ест себе на здоровье! Варенья уж верно не подадут.
Более рассудительный Пущин хотел было задержать ветреного друга; но тот был уже у заветного окна.
Квартира надзирателя помещалась в нижнем этаже, так что туда было легко заглянуть со двора; а недавно выплывший из-за парка серп молодого месяца освещал внутренность комнаты с открытым окном ровно настолько, что Пушкин одним взглядом убедился в отсутствии там живой души. Гимнастические игры на Розовом поле не пропали Для него даром. С ловкостью гимнаста он одним прыжком очутился на высоком подоконнике, а другим — уже в комнате.
Воздух там был пропитан ароматом малинового и еще какого-то другого варенья. На столе красовалась целая батарея заманчивых банок, и в одну
— Что ты там делаешь, Пушкин? — послышался из-за окошка нетерпеливый голос Пущина.
— Да выбор, братец, очень уж труден, — отвечал тот. — Ты какое варенье предпочитаешь: малиновое, вишневое или из черной смородины?
— Все равно, брат… Смотри, еще поймают тебя с поличным.
— Не таковский, не дамся! Нам, как ты думаешь, одной банки довольно будет?
— Ну да, конечно.
— Так на вот вишневое: вкус, знаешь, тоньше. Как, однако, прилипается! — прибавил он, обсасывая кончики пальцев.
В это время за спиной его распахнулась дверь, и в комнату проник легкий свет из коридора, что был рядом. В тот же миг раздался отчаянный женский вопль:
— Разбойники! Воры!
Одного брошенного назад взгляда было достаточно Пушкину, чтобы успокоиться насчет собственной безопасности. Стоявшая на пороге с засученными до локтей рукавами дородная барыня так четко выделялась темным силуэтом на светлом фоне освещенного коридора, что он тотчас признал в ней домовитую хозяйку, госпожу Чачкову. Самого же его, Пушкина, она, за полумраком в комнате, едва ли могла распознать, тем более что за короткое время пребывания своего с мужем в лицее она не успела узнать поименно всех лицеистов.
Не дав ей очнуться, Пушкин шагнул через подоконник — и был таков, а Пущин, с банкой варенья в руках, подымался уже в это время в камеру, чтобы спрятать добычу.
Минуты три спустя в столовую к лицеистам, недождавшимся еще своего ужина, влетел надзиратель Чачков. Он был, против обыкновения, мрачен и в крайнем возбуждении.
— Кого-то, господа, нет между вами, — сказал он, пересчитав глазами присутствующих.
Ответ дал ему своим появлением в дверях сам отсутствовавший.
— А! Господин Пущин! Признаться, не ожидал я от вас такого… такой… как бы деликатнее выразиться…
— Позвольте спросить, Василий Васильич, — учтиво и несколько небрежно вмешался тут Пушкин, выходя из-за стола, — дело в банке с вареньем?
— А вы что про нее знаете?
— Да, во всяком случае, более Пущина, потому что сам был за нею у вас на квартире.
— Вот что! Да, от вас этого можно ожидать. Но я считал вас всегда вежливым молодым человеком, вы же не только взяли без спросу у супруги моей банку сваренного ею варенья, но даже не дали себе труда поклониться ей! Это мне, признаться, крайне прискорбно!.. Благородная дама…
— Да ведь поклонись я, супруга ваша могла бы еще пуще обидеться: "Благодарю, дескать, сударыня, за угощенье!"
— А вот подите, потолкуйте с нею! — упавшим голосом прошептал бедный супруг. — Как бы то ни было, голубчик, положа руку на сердце скажите: провинились вы нынче или нет?
— Положа руку на сердце — провинился.
Чачков заметно просветлел.
— Вот это я называю по-рыцарски: честно и прямо! — воскликнул он. — Ну, и за провинность свою заслужили вы какую ни на есть кару?