«Юность». Избранное. X. 1955-1965
Шрифт:
– Самая обыкновенная. В Германии иметь фамилию Миллер – все равно что не иметь никакой.
Томас улыбнулся:
– Вы шутите?
– Давно бросил. Врачи запрещают.
– С каких это пор вы стали ходить по врачам?
– Сразу после смерти, – объяснил Мюнхгаузен.
– И не шутите?
– Нет.
Томас огорчился:
– А говорят ведь, юмор – он полезный. Шутка, мол, жизнь продлевает…
– Не всем, – перебил барон. – Тем, кто смеется, тем продлевает, а тому, кто острит, – укорачивает.
Томас кивнул:
– И
– Ничего. Живу. Ращу цветочки.
– Красивые?
– Выгодные. По талеру за штуку. А если учесть количество свадеб, юбилеев, премьер… Да одни мои похороны дали мне больше денег, чем вся предыдущая жизнь.
– А по виду не скажешь, – усмехнулся Томас. – Одеты вы скромно.
– Не хочу бросаться в глаза, – подмигнул барон. – Зачем мне разговоры: простой садовник, а живет лучше барона. Вот я хожу в холстине… Зато белье! – Он рванул рубаху на груди. – Батист с золотым шитьем! Можешь потрогать.
Томас с восхищением покачал головой:
– А как фрау Марта?
– Все хорошо, – он принялся жевать мясо, – то есть, значит, все тихо. У нас сыночек родился.
– Ну?
– Да!
– Хороший мальчик? – оживился Томас.
– Двенадцать килограмм.
– Бегает?
– Зачем? Ходит.
– Болтает?
– Молчит.
– Умный мальчик. Далеко пойдет.
– Знаешь что, – сказал Мюнхгаузен, – едем ко мне. Покажу дом… Для Марты это будет сюрприз…
Свет от канделябра расцветил тысячами огней хрустальные вазы, засветились ажурной голубизной фарфоровые сервизы и украшенные позолотой статуэтки. Мюнхгаузен вел Томаса по залу, уставленному антикварной мебелью.
– Мебель павловская… из России, – хвастал захмелевший барон. – Это саксонский фарфор… Это китайский… А вон там – индийский… Только руками ничего не трогай. Это там… в том доме все было шаляй-валяй, а здесь – порядок!
– Извините, конечно, господин… Миллер, – Томас печально посмотрел на Мюнхгаузена. – А не скучно?
– Что? – не понял барон.
– Не скучно вам здесь?
– Почему? – пожал плечами барон. – У меня музыка есть… – он подошел к огромной шарманке, взялся за ручку. – Музыкантов я прогнал. Ящик надежней! Все ноты правильно берет и в нужной тональности…
Он закрутил ручку, раздалось невнятное бренчание, которое доставило Мюнхгаузену видимое удовольствие.
– Марта, Марта! – громко позвал он. – Иди к нам!
В дверях появился испуганный мажордом в расшитой золотом ливрее.
Его взгляд насторожил Мюнхгаузена. Он бросил шарманку:
– Где Марта?
Мажордом не ответил, отвел испуганный взгляд.
Побежали быстрые тени. Мюнхгаузен с горящим канделябром вошел в огромную темную комнату.
Повсюду были следы торопливых сборов. В распахнутом шкафу все платья висели на своих местах. Но на огромном зеркале губной помадой было начертано:
«Прости, дорогой, но мне все осточертело. Больше так жить
Мюнхгаузен приблизился к зеркалу. В его тусклых глазах вдруг появился какой-то странный лихорадочный блеск. В комнату вошел Томас, изумленно уставился на фарфоровые вазы, стоящие на подставках.
– И это саксонский? – спросил он, указывая на одну из ваз.
– Нет, – ответил барон. – Это древнеиндийский.
– Да как же вы их различаете?
– По звону! – объяснил Мюнхгаузен и с силой запустил вазу в зеркало. Осколки разлетелись в разные стороны. – Слышишь? А это – саксонский! – Взял вторую вазу и с силой шарахнул ее об стену.
– Точно! Саксонский, – удовлетворенно кивнул Томас.
Мажордом выскочил в коридор и замер от ужаса. Вслед ему донесся новый удар и звон разбитой посуды.
– Китайский, – заключил мажордом.
Баронесса прошла через гостиную к огромной картине, изображающей героического Мюнхгаузена на вздыбленном коне, и поправила стоящие возле картины цветы.
С кресла поднялся ожидающий ее молодой офицер и ринулся к ней с букетом в руках.
– Как вы сюда попали, Вилли? – спросила баронесса с улыбкой.
– Через дверь, естественно, – поклонился офицер.
– Какая проза! – поморщилась баронесса. – Я же вам, кажется, объясняла… Существуют определенные традиции.
– Момент! – Офицер тотчас бросился прочь из дома. Баронесса прошла в свой будуар и выбросила через окно веревочную лестницу.
Сверху было видно, как по ней стал быстро взбираться мужчина.
Баронесса приняла несколько рискованную, но эффектную позу.
– Ты спешишь ко мне?
– Да! – раздался голос за окном, и на подоконник влез Мюнхгаузен.
Баронесса вскрикнула, инстинктивно запахнула пеньюар.
– Не волнуйся, свои! – Мюнхгаузен спрыгнул в комнату.
– Карл! – ужаснулась баронесса. – Какое безрассудство!.. Тебя могли увидеть… Кто-нибудь из прислуги.
– Ничего страшного! – подмигнул ей Мюнхгаузен. – Сочтут за обыкновенное привидение.
– Что тебе надо?
– Поговорить с тобой.
– Сегодня?
Мюнхгаузен кивнул.
– Ты сошел с ума! – Баронесса нервно заметалась по комнате. – Я занята. Завтра годовщина твоей смерти. Ты хочешь испортить нам праздник? Это нечестно. Ты обещал… Сюда идут! Боже милостивый, умоляю тебя, поговорим в другой раз…
– Хорошо. Сегодня в полночь у памятника.
– У памятника кому?
– Мне! – Барон направился к окну.
В окне появилась физиономия офицера.
– Я здесь, – радостно сообщил он.
– Очень приятно, – вежливо сказал Мюнхгаузен. – Прошу!
Офицер спрыгнул с подоконника, барон занял его место и быстро начал спускаться по веревочной лестнице. Несколько мгновений офицер оставался неподвижным, затем бросился к окну:
– Ой! Разве вы не умерли?
– Умер, – спокойно отозвался барон.