Юность и детство гусара
Шрифт:
– Ох и тётушка! Надо же! Я и не знал!
– не переставал удивляться Владимир, слушая её.
После обеда, когда они прощались, Марина поцеловала Анастасию Михайловну в щёку и прошептала ей на ухо:
– Я восхищена вами! Я, честное слово, влюбилась в вас! Я тоже хочу стать такой независимой и сильной личностью, как вы, Анастасия Михайловна!
Часть своего летнего отпуска Владимир провёл в родительском доме, а другую - на даче Игнатьевых в Паланге.
Какое
35
пляжам, катались на лодке, любовались невероятно красивыми закатами солнца и целовались под луной.
Тридцатого августа 1913 года Головинский поднимался по левой (корнетской!) лестнице в расположение эскадрона.
– Как быстро закончился отпуск! Быстро и, как всегда, неожиданно,- размышлял Владимир.
Вдруг с площадки правой ( для младшекурсников) лестницы до него донёсся знакомый голос Бориса Манвелова:
– Молодой, стоять! Прэдставиться!
– Кому представиться?
– раздалось удивлённо.
Головинский поставил свои вещи на пол и незаметно высунулся из-за колонны.
На лестничной площадке перед Манвеловым стоял щуплый ушастый юноша в форме Московского кадетского корпуса.
– Как кому?
– "Подкова" сделал возмущённо-обиженное лицо, - мне - "благородному корнэту"!
– Так ты не корнет, а юнкер второго курса!
– упорствовал ушастый.
– Я - "благородный корнэт"! А ты - "звэрь"! "Скиф"! "Сармат"!
– уже всерьёз рассердился Манвелов.
– Повторить, "звэрь"!
– Я скиф и зверь!
– испуганно повторил ушастый кадет.
Начинается новый учебный год, и начинается и продолжается цук.
– Как-то уныло подумалось Головинскому.
"Племянником" у Владимира стал Евгений Арцыбашев, коренастый симпатичный
блондин. Головинский каждый день задавал тому вопросы, касающиеся истории российской кавалерии. Если Арцыбашев ошибался, то Владимир, грустно вздыхая, вежливо поправлял того. Никогда он не заставил своего "племянника" делать приседания, отжиматься, вести на себе ночью в туалетную комнату.
Вообще Головинский ко всем "зверям" относился вежливо, но с "холодком". Никого и никогда не выставлял на посмешище дурацкими вопросами. Если видел "зверя" по незнанию оказавшегося там, где могли находиться только "благородные корнеты", делал тому замечание.
Владимир был верен своей клятве, которую он себя много лет назад : "не цукать
младших".
В марте 1914 года к девяностолетию Николаевского кавалерийского училища в Михайловском манеже готовился большой конно-спортивный праздник.
Головинский пригласил на него Анастасию Михайловну и её двух основных компаньонов: Василия Васильевича и Виталия Викторовича. Также Владимир просил приехать на праздник и семью Игнатьевых.
– Будем! Непременно будем! И большим удовольствием!
– лично пообещал Головинскому Александр Степанович.
Но за неделю до праздника Марина сильно простудилась и слегла.
Елена Васильевна телефонировала Анастасии Михайловне и, извинившись, попросила, чтобы Владимир в субботу к ним на обед не приезжал.
– Мариночка в постели. У неё сильный жар. Такой сильный, что она во сне бредит.
Узнав о случившемся от своей тётушки, Головинский очень расстроился. Его очень обидело то, что он не может приехать к ней.
– Я должен видеть Марину. Должен ободрить её! Ей обязательно станет легче!
– с отчаянием думал он.
Теперь почти каждый день он телефонировал Игнатьевым, чтобы справиться о состоянии здоровья Марины. Во время утренней и вечерней молитвы, Владимир просил у Господа, чтобы тот помог ей поправиться. В голову ему ничего "не лезло". Все его думы были только о Марине.
Михайловский манеж был полон. Программа началась с рубки, затем следовала гимнастика. Третьим шёл конкур иппик (преодоление препятствий), в котором принимал участие Головинский на жеребце "Горностай". Вместе с ним состязался его друг Александр Бразоль и ещё шестеро юнкеров второго курса.
Владимир волновался. Шептал на уху коню, поглаживая того по шее:
– Успокойся, "Горностаюшка"! Не нервничай, не бойся! Не подведи меня!
Владимир перекрестился:
– С Богом!
Ударил колокол, и Головинский, пришпорив "Горностая", галопом пошёл на первый барьер: стенку (деревянное препятствие, раскрашенную под кирпич).
– Дерзай, Владимир! Дерзай!
– шептал он сам себе.
Затем был хердель: забор из прутьев, плотно забитых в раму. И это препятствие "Горностай" преодолел легко.
Головинский, повёл коня на пирамиду: три жерди, расположенных по нарастающей высоте.
– Молодец, "Горностай"- почти кричал от восторга Владимир.
37
Жеребец, играюче, преодолевал препятствия...
После чухонца (жердевого забора) оставалось последнее препятствие: оксер (два параллельных бруса с херделем посередине). И здесь произошло непредвиденное:
"Горностай" почему-то замешкался, пытался остановиться. Головинский без жалости всадил шпоры в его бока. Жеребец взвился вверх и перепрыгнул оксер.