Юность Маркса
Шрифт:
На улицах необычайное оживление. Суббота. Город чистят, скребут, моют. Обычно занавешенные, окна домов доверчиво раскрыты. Служанки протирают двери, пороги, рамы. Из ручных пожарных труб опрыскивают постройки сверху донизу. Вода журчит, стекает, омывает тротуары.
Дома неширокие, вышиною в три яруса, почти везде кирпичные, редко оштукатуренные и выбеленные. Улицы узкие, темные, мощеные. Перед лавками сидят на табуретах купцы в стеганых жилетах, в шапочках, — сосут трубки, читают газеты. Бесцельно прохаживаются рослые миловидные женщины в тяжелых платьях и крахмальных несгибающихся чепцах, окружающих пухлые свежие лица. Детей на улицах не перечесть. С субботы до понедельника закрыты школы. Малыши разъезжают
Большой зажиточный дом Пресборков живет размеренной, однообразной, сытой жизнью. Первые дни Карл подолгу спит, мало движется. Силы быстро возвращаются к нему, но вместе с выздоровлением подступает и пресыщение провинциальным бытом. За обедом ведутся неисчерпаемые беседы о ценах и сбыте голландских товаров, о дерзости Бельгии, о пороках прусского монарха и добродетелях голландской королевы. Карл бежит от этих бесед на одинокие прогулки.
На каждом шагу, даже в скромном Нимвегене, — напоминание о былом величии страны победоносных мореплавателей.
В большом зале ратуши, украшенном потертыми драгоценными коврами-трофеями и бюстами императоров, был заключен некогда почетный мир между Людовиком XIV и республикой Соединенных Нидерландов.
Карл залпом прочитывает историю павшей республики. Венеция, Португалия, Голландия, — как сходны их исторические судьбы! Карл настойчиво думает об этом странном сходстве. Но не только история, его увлекают и легенды и песни. Кузины переводят на немецкий язык унылые напевы рыбаков. Карл узнает о призрачном герое Мартине Шенке фон Нейдеке. Тень воина, утопившегося в Ваале, чтобы избежать пленения испанцами, бродит в полнолуния по старой башне. Шенк фон Нейдек ищет, стеная, свое рассеченное врагами тело… — так поется в нимвегенских песнях.
Несколько недель бездействия проносятся мигом. Отдохнув, опять веселый и сильный физически, Карл покидает гостеприимный Нимвеген.
7
— Ты псе еще чувствуешь себя школьником, а не первокурсником, Маркс, — презрительно сказал Грюн, безусый мальчик, обутый в высоченные сапоги-пушки.
Костюм молодого студента при всей его маскарадности был обычен в Бонне. Не желая уступать французской моде, Грюп предпочел косоворотку манишке и галстуку.
— Студенты призваны спасти Германию, потому что, кроме нас, прочие немцы представляют собой лишь серую сплошную массу филистеров. Однако не книжная премудрость поможет делу.
В подтверждение своих слов Грюн концом отточенной шпаги разит учебник римского права и, кружась и притопывая, в неистовой пляске пускается по комнате.
Листы растерзанной, поверженной в прах книги падают к сапогам студента. Ловким приемом Грюн опустил оружие и брезгливо отбросил «Римское право» в угол.
— Пойми, Маркс, — продолжал он, убрав шпагу в ножны, — мы ведь не медики, чтобы нюхать падаль, и не естественники, чтобы анатомировать цветы и рыб. Мы — сатана в подмогу! — юристы, софисты, изысканные болтуны, неподкупные законники… Слово — наше орудие, но наш объект — жизнь. Приступим к изучению объекта и начнем жить, На то дан судьбою первый год учения. Не будем отступать от вековых традиций, старина! Тот не мудрец, кто не спотыкался в юности. Будем же спотыкаться. Я хочу — сатана в подмогу! — почувствовать себя живым вопреки пятилетним стараниям гимназических учителей превратить нас в заспиртованных лягушек. Я слишком долго скучал и зубрил, слишком долго слушался папеньки и маменьки и был примерным братцем дурам-сестрам! Довольно! Мы более не птенцы, которых кормят из клюва в клюв. Где прошло наше
Карл слушал товарища, думая о своем. Да, Трир позади навсегда. Добрый отец, хлопотливая мать, дом на Брюккенгассе — отныне только редкий причал.
Карл свободен и располагает собой. Подспудные силы юности огромны. В старом Бонне он один управляет собой, своей жизнью. Милое детство потеряло свое закрепощающее обаяние — оно впервые кажется смешным, как потертая игрушка.
Пусть каркают вороны, пусть квакают боннские осатаневшие лягушки в чиновничьих мундирах, в купеческих фартуках — студенты гуляют, поют, неприличествуют, справляя поминки авторитету церкви и семьи.
Поздней ночью, чаще уже на рассвете, из подвального кабачка, шатаясь, спотыкаясь о каменные ступени, выходят, горланя песни, юноши. Взявшись под руки, идут, загораживая улицу, У темных столбов потухших фонарей останавливаются и, образуя круг, водят хороводы, неистово крича «Гаудеамус». На первокурсников нет управы. Они, как вино, должны отбродить. Так водится издавна. Их удаль не знает применения. По пустякам возникают споры и дуэли. «Честь» предписывает поединок и щедрость.
Карл Маркс не отступает от правил. Он поит товарищей вином, спорит до рассвета, бьет по ночам окна в знак протеста против филистеров, богатырски бьется на шпагах по малейшему поводу за себя и трирцев, и успешно ухаживает за молоденькими дочками ремесленников.
Карл Грюн не нахвалится товарищем. Уже на втором семестре Маркс — один из пяти членов президиума трирского землячества.
Когда за ночной дебош Марксу присужден неумолимым Саламандрой карцер, Грюн во главе процессии студентов провожает отважного дуэлянта отбывать заслуженное с честью наказание.
8
На окраине Бонна, в заброшенном саду с одичавшими яблонями и кривой сиренью, находился небольшой трехоконный домик, пустующий зимой. Косоглазый сторож, ветеран наполеоновских войн, за несколько талеров отдал входной ключ до лета двум студентам, постучавшимся к нему поздней ночью. Их черные плащи, надвинутые шляпы и заговорщицкий шепот произвели на отставного вояку большое впечатление. Получив деньги, сторож разболтался настолько, что не постеснялся обозвать Фридриха-Вильгельма Прусского солдатской колодою. Подобную смелость тотчас же оценили пришедшие, и старику было предложено за сходную плату нести охранную службу.
Дважды в неделю, в полночь, оживал старый, холодный дом на боковой проселочной дороге. С большими предосторожностями, проверив ставни, сторож зажигал в нем огни. Вдоль изгороди выстраивались патрули, а условный сигнал должен был предупреждать собирающихся о приближении опасности. Разными путями, всегда в одиночку, приходили к дому люди. Их пароль бывал — «Свобода», «Смерть тирании!», «Позор палачам!», «Единая вольная Германия».
В узких сенях полагалось оставлять плащи и одинаковые широкополые шляпы. В тайниках лежало оружие: сабли, пистолеты, штыки, рапиры. В большом зале, обменявшись строгими приветствиями, пришедшие занимали места на деревянных скамейках вдоль стен. Став на одно колено, принимаемые в общество новые члены приносили присягу в том, что беспрекословно подчиняются воле большинства и готовы платить за предательство жизнью.