Юность олигархов
Шрифт:
— Спасибо, Стас! — растроганный Гоша пожал ему руку. — Это просто супер!
Он разглядывал пистолет — такой гармоничный, такой гладкий, такой мужской. Совсем как настоящий, он был сделан под «макарова».
— Вот ты и стал большим, малыш! — завопил Лёвка, скрывая лёгкую зависть. — Сид, дай пульнуть, а?
— Это не игрушка, — предупредил его Стас. Строго, как заботливый папаша расшалившегося не в меру сынишку. И добавил, уже обращаясь исключительно к Гоше: — Дай бог, чтоб он тебе никогда не понадобился. — Гоша кивнул.
Стас же, усиленно скрывая распиравшую его гордость от собственной находчивости и щедрости, разлил по новой:
— Ну, за настоящих мужчин?
Теперь «ура!» грянуло уже в его честь.
Глава седьмая. Тень доктора Фрейда
10 марта 1997 года,
00.50
Да, всё случилось именно сегодня. Ровно пять лет назад. И, как выяснилось, ничто до сих пор не забыто и никто не забыт. История с идиотской надписью на Нюшином лбу — «11–13» — доказывала это с окончательной и мрачной определенностью. Гоша более не сомневался, что сегодня его ждут там же и в то же время. Только вот зачем? На этот вопрос ответа у него не было.
Таксист заметно напрягся, когда Гоша попросил его тормознуть на пустынном Университетском — аккурат между главным зданием МГУ и смотровой площадкой. Да ведь и впрямь требование это выглядело по меньшей мере странным: до ближайшего жилья минут пятнадцать по морозцу топать. Разве что потянуло залётного столичного гостя на ночную Москву полюбоваться?
Однако, отпустив таксиста, Гоша направился ровно в противоположную сторону, к университету. В левом его огромном крыле, перегородившем полнеба, светилось лишь несколько окон. Гоша попробовал вычислить своё, но, пару раз сбившись, бросил это бессмысленное занятие.
Не дойдя сотни шагов до проходной зоны «Е», он стал внимательнее всматриваться в решетку ограды. Вот оно! Даже если б его подвела память, то он всё равно бы не миновал нужное место: к нему вела хорошо утоптанная тропинка. Здесь издавна был лаз между прутьями, которым пользовались уже несколько поколений студентов и аспирантов, дабы попасть в общежитие в неурочное время или без должного на то разрешения.
Лифтовый холл был едва освещён, но сами лифты исправно работали.
Выйдя на одиннадцатом этаже и свернув в длинный полутёмный коридор, Гоша увидел, что навстречу ему движется человеческая фигура с каким–то тяжелым предметом в руках. Он инстинктивно замедлил шаги. Но первая тревога оказалась совершенно ложной: мимо Гоши, с трудом таща перед собой чугунную сковородку со скворчащей яичницей, прошёл всклокоченный парень с горящими глазами. Он настолько вожделенно взирал на только что приготовленную еду, что на Гошу даже не обратил внимания. Зато запах пожаренной на сале яичницы с луком преследовал Гошу до самого конца коридора.
Комната «11–13» за прошедшее время своей дислокации не поменяла. Даже табличка с номером была, кажется, той же самой — с отбитым левым нижним уголком.
Гошу постучал и прислушался. Никто не ответил. Тогда он взялся за ручку и толкнул дверь — она легко поддалась. Внутри было темно и холодно. Гоша стал шарить пальцами по стене в поисках выключателя, но услышал спокойный голос:
— Не надо. Проходи и садись.
Абрис тёмной человеческой фигуры чётко вырисовывался на фоне открытого окна. Человек сидел на подоконнике и смотрел на Гошу, который нащупал, наконец, стул и медленно присел.
Молчание продолжалось, наверное, целую минуту. Гоша почувствовал, что руки без перчаток начинают мёрзнуть. И он первым прервал затянувшееся молчание:
— Чего же ты хочешь?
— Не бойся, — ответил человек. — Твоей жизни, скорее всего, ничто не угрожает.
— Что значит «скорее всего»? — таковая постановка вопроса Гошу явно не устраивала.
— Только то, что значит. А теперь слушай сюда. Ты ведь уже, наверное,
Гоша на самом деле лишь чуть пошевелился, переставляя затекшие ноги. Ваня, между тем, продолжил как ни в чём не бывало:
— О смерти Васи я узнал только через три месяца. Подробности уже намного позже мне следователь рассказал. А тогда я лежал в госпитале и сам находился между жизнью и смертью. Меня же ранили в тот самый день десятого марта. Молодой солдатик сдуру перестрелял караул: и виновных, и невиноватых. По госпиталям я провалялся ещё полгода. Демобилизовали меня под чистую. Мотался по стране. Рыбачил на Сахалине, охотился на Енисее. Служил в охранном агентстве в Екатеринбурге, потом уже здесь, в Наро-Фоминске… Чуть было не женился, но она стервой оказалась. Про Ваську никогда не забывал. О мести не думал. Пока… — Ваня вновь надолго замолчал. — Пока не увидел тебя. Под старый Новый год. На рынке в Лужниках…
— Подожди, Иван! А как же ты меня узнал?
— А ты ж на мать свою похож. Её в телевизоре я хорошо изучил. Да и Вася в своё время мне про всё и про всех рассказывал в письмах и фото ваши студенческие посылал. Потом уж я всерьёз за тобой следить начал. И ты меня достал… Слишком хорошо всё у тебя было… Я же сказал — не дёргайся! — опять без особого повода вскинулся Василий, сам припадочно дёрнувшись всем телом.
Ситуация, несмотря на прежде мирное течение, вновь становилась всё менее предсказуемой: с крышей у Васькиного братца явно не всё было в порядке. Гоша на всякий случай прикинул, за сколько секунд он успеет выскочить из комнаты. И добежать до ближайшей лестницы. Если, конечно, братец не вооружен чем–нибудь по–настоящему огнестрельным.
Но тот, кажется, снова успокоился:
— Ты пойми, мы с Васькой были как одно целое. А потом половину меня как бы отрубили. И в окно выбросили.
— Это был несчастный случай.
— Знаю, знаю. Но почему он произошёл именно с Васей? Почему не с тобой? Потому что ты лучше? Умнее? Хитрее?
— Может быть, немного трезвее, — спокойно ответил Гоша. — И всё–таки скажи прямо, чего ты добиваешься? И вообще, хватит сидеть в темноте.
Гоша решительно шагнул и щёлкнул выключателем. Ничего себе! Вот уж этого он совсем не ожидал. Перед ним сидел на подоконнике практически не изменившийся Васька. Лишь лицом потемнел. Конечно, Гоша после поездки Нура в Наро-Фоминск уже знал, что у Васи был брат–близнец. Но что Ваня окажется столь непостижимой копией Васи, он всё же не мог себе представить. Даже куртка потёртая джинсовая, и та, казалось, была Васькиной, той самой. Ваня что–то крутил в руке судорожными, нервными движениями. Теперь, на свету, Гоша увидел, что это зажигалка. Вдруг Ваня замахнулся. Гоша инстинктивно прикрылся рукой, но Ваня бросил зажигалку не в него, а через плечо — в окно. Они оба замерли, прислушиваясь. Через несколько долгих секунд раздался глухой, едва различимый звук. За это короткое время каждый из них словно бы заново пережил тот страшный миг.
— Чего добиваюсь? — переспросил Ваня. — Хочу, чтобы тебе тоже было страшно.
Гоша взглянул на часы:
— По–твоему, я должен повторить Васин эксперимент? Скажу тебе честно: я не готов.
— Боишься?
— Боюсь, — просто ответил Гоша. — И тебе не советую.
— Поздно, — мрачно ответил Ваня, но ноги наружу всё же не перекинул, лишь медленно, как китайский болванчик раскачивался на подоконнике.
— Что–то я тебя совсем перестаю понимать, Иван, — честно признался Гоша, делая едва заметный шаг в сторону сидящего на подоконнике: вот уж повезло, так повезло с безумными братцами! — Слышь, Вань, слезай, поедем куда–нибудь выпьем, поговорим.