Юность олигархов
Шрифт:
Пора было выдвигаться — сегодня она дежурит по Луже. Гошка в отпуске со своей балериной, тридцать вторым лебедем, зато из Большого. Лёвка с утра звонил совсем заполошный — куда–то им с Нуром приспичило ехать за город. Нюша готовится к госэкзаменам. Так что оборона — на ней. Как всегда в матушке-России — на бабах земля держится.
Яичницу Катя безжалостно выкинула в помойное ведро. Оттуда уже слегка пованивало. И вот тут она рассердилась на Игоря по–настоящему. Она крутится, как ломовая лошадь, зарабатывает деньги, притом вполне даже увесистые, а он! Сидит, целыми днями дуется
Одна глава! Убиться веником! Эх, зря она козу в деревню отвезла — пусть бы здесь росла, городской барышней. Гуляла бы по утрам с ней, как с собачкой, доила бы. Куда как более полезное существо коза, нежели такой вот муж!
— Катюш, — уже в дверях остановил её голос Игоря. Неужели встал? Не иначе как в зоопарке медведь сдох.
Она обернулась: великий писатель Воксо Ко в одних трусах стоял посреди гостиной и, почёсывая безволосую грудь, смотрел на компьютер:
— Катюш, — повторил он задумчиво. — Может, нам модем купить? А? Ну, для интернета?
О своей трагической гибели Николай Петрович Опекушин, он же Коля — Пекарь узнал из телевизора. И тут же отключил мобильник. Умер, так умер. Из этой ситуации можно было что–нибудь выдоить. Как минимум, узнать, какая крыса побежит с корабля первой. Десять человек на сундук мертвеца, — вспомнил он песенку из детского пиратского фильма, — йо–хо–хо и бутылка рома!
И ещё ему было интересно, как начнут делить его хозяйство. А что делить начнут тотчас же, он не сомневался. Вот тут–то, в самый разгар дележа, и явится он сам, собственной персоной, в белом фраке. Он ухмыльнулся, представив себе вытянутые морды соратников, когда он оживёт. Хотя, скорее всего, уже вечером «Криминальные новости» найдут его трупу более подходящее имя.
Он наспех побрился и, обильно оросившись парфюмом, выскочил из квартиры. Телефон за уже запертой дверью надрывался. Удостовериться желают, — подумал он и спустился вниз по лестнице, чтобы не встретиться ни с кем из соседей у лифта. Верный мобильник послушно молчал.
Ехать Пекарь решил на такси и, пройдя мимо своего «мерса», надвинул поглубже белую кепку.
Настя, конечно, спала и телевизоров в такую рань не смотрела.
— Ты? — растерянно спросила она, открыв дверь. Настя была в розовой шёлковой пижаме и шлёпанцах на высокой танкетке. — Так рано? — и она сладко зевнула, прикрыв розовый рот холёной ладошкой.
— Может, сначала меня впустишь? — спросил подругу Пекарь и, не дожидаясь ответа, прошёл в квартиру. — Я у тебя зависну на пару деньков.
Включив телевизор, он стал щёлкать пультом, переключая каналы. Кулинарные рецепты, лечебные браслеты, ток–шоу с идиотами. Чуть задержавшись на песне про то ли девочку, то ли привиденье, Пекарь выключил телевизор. Всё в порядке. Он ещё не воскрес.
— Не смотрела? — кивнул он на ящик.
— Не-а, — Настя отрицательно помотала головой. — А чё, надо было?
— Такие кадры пропустила! — Пекарь с деланным сочувствием покачал головой.
— Случилось что–то? — Настя и в нормальном состоянии соображала
— Показывали, как меня взорвали, — похвастался Пекарь.
— Тебя? — удивилась Настя. — Разве тебя взорвали?
— Как видишь — ничего подобного! — Пекарь указательными пальцами ткнул в своё кругленькое пузо.
— А как же?
Пекарь, понаслаждавшись Настасьиным изумлением, решил смилостивиться:
— Журналист, наверное, с перепою был. Скорее всего перепутал меня с Колей — Сэндвичем. Под него давно рыли. Прикинь, он — Аникушин, а я — Опекушин. Тут и на трезвую голову хрен разберёшь, а если уж с бодуна… — он прямо закатился.
Настя неуверенно подхихикнула.
— Ему ментяра говорит: Николай Аникушин, а он своим передаёт — Опекушин, — хохотал Пекарь. Схватив Настю в охапку, он закружил её по комнате не то в вальсе, не то в танго, подпевая ритм.
Они были прекрасной парой. Маленький кругленький, и чрезвычайно энергичный Пекарь с короткими ручками и толстыми пальцами и его небоевая подруга Настя — высоченная, худющая, полусонная.
Когда–то, почти год назад Пекарь спас Настю от панели, которую та по наивности пыталась принять за подиум. Но если в общем и целом умственные способности Насти оставляли желать лучшего — туго, туго соображала девушка — то уж в житейских ситуациях она просекала свою выгоду моментально. И быстро ответила на ухаживания богатенького и не совсем противного дядечки.
С тех самых пор жизнь её наладилась: она блаженствовала в съёмной двухкомнатной квартирке в тихом районе Москвы. Денег была куча, ей удавалось даже отсылать переводы родителям и младшей сестрёнке в Могилёв. Основным её занятием по жизни стало посещение массажных салонов, бассейнов, парикмахерских и бутиков. И вполне приемлемой обязанностью — быть тайной подругой Пекаря.
Пекарь Настю на всеобщее обозрение не выставлял: он вообще был скрытным и не вёл светско–бандитской жизни. Его вполне устраивала власть тайная, власть денег. Публичность не была его коньком.
— Ну что, Настёна, спала ли ты когда–нибудь с мертвецом? — делая страшные глаза, Пекарь вальсировал всё ближе к огромной двуспальной кровати. Та ещё не была застелена и скомканное одеяло напоминало свернувшегося в калачик человечка.
— С каким ещё мертвецом? — в очередной раз изумилась Настя.
Пекарь захохотал:
— Ну, со мной же, со мной, дурочка! — прошептал он, заваливая подругу на кровать.
— Пр–рыгай! Пр–рыгай в кр–ровать! — капитан Пичугин держал кусочек перед самым клювом Карлуши. Но когда ворон пытался в очередной раз схватить лакомство, Пичугин отдёргивал руку. — Сначала скажи! — настаивал он.
Карлуша знал довольно много фраз, в том числе несколько матерных. Пичугин без устали трудился над пополнением его словарного запаса. Естественно, в отсутствие Морозова. Похоже, постоянное проживание в неестественных условиях подземелья шло на пользу лингвистическим способностям птицы. Обучение одной фразе стоило от ста до двухсот граммов сыра. Предпочитал патриотичный Карлуша сыры отечественного производства вроде костромского или пошехонского.