Юрфак.ru. Зона Хиггса
Шрифт:
Иллюстрации так же выглядят инородными элементами. Каждая из них напоминает заплатку – кусок холста, висящий на стене в каморке папы Карло, автора деревянной куклы, выструганной из соснового полена, поскольку иным способом удовлетворить свой отцовский инстинкт старый пьяница не мог.
Тёмная материя похожа на облака невидимой пыли, которая не умеет собираться в плотные объекты. Если вычесть из нее видимую материю (звёзды, межгалактический газ), всё, что останется, – это как раз и есть тёмная материя. У В. Панкратова видимая материя – основной текст. Всё остальное – материя
Это мало похоже на живопись. Если уж оценивать «фреску» с позиций иных жанров, то она, на мой вкус, ближе кинематографу, чем иным формам образного осмысления действительности.
В начале 70-х годов прошлого столетия в кинотеатре «Витязь» прокатывали фильм А. Тарковского «Зеркало». К моменту окончания киносеанса я сидел в полупустом зале. Предвижу более чем трудную судьбу романа-фрески под названием «Юрфак. ru. Зона Хиггса».
Редкая птица долетит до середины Днепра.
Владимир Г. Систер, член-корреспондент РАН
4 вместо предисловия.
ИНОГДА В ПУСТЫНЕ ВОЗНИКАЮТ ГОЛОСА,
НО НИКТО НЕ ЗНАЕТ, ОТКУДА ОНИ
Получив в работу настоящий текст, верстальщик поинтересовался у меня двумя вещами – как правильно понимать элементы форматирования рукописи, и в чём основная идея произведения?
Идею удалось объяснить на примере Сталкера, спутники которого, пересекая Зону, постепенно теряли свои телесные оболочки. Зона растворила их без остатка, оставив на поверхности только обнажённые человеческие сущности. При всей схожести функций зона Юрфака оказалась наделена зарядом иной направленности. Преодолевая её, юные неокрепшие души героев постепенно обретали кровь свою и плоть, от которой, как ни старались, не могли избавиться ни с помощью пьянства или суицида, ни путём продажи собственного опорно-двигательного аппарата, ни иными асоциальными способами.
Как зона Хиггса материализует бесплотные элементарные частицы, так зона Юрфака материализует человеческую сущность, превращая её в строительный материал человеческого бытия. Материал, который только и способен противостоять вселенскому хаосу, космическому холоду мироздания и ужасу, который ждёт нас в конце тоннеля.
С форматированием оказалось сложнее. Услышав, что «дефиле» – это реверсивный канал межуровневого перетекания смысла, «формат» - элемент системы шлюзов между сознанием и подсознанием героя, «руст» - точка инфильтрации реальной действительности в вымышленную ткань повествования (которую можно пропускать, как описание природы у Тургенева), а «грунт» - диалоговое окно автора с читателем/слушателем/зрителем, верстальщик погрустнел. Воспитание не позволило ему покрутить пальцем у виска.
Правильно он поступил или нет, неизвестно, но исходник материала – аудиокнига. Рукопись - это партитура на четыре голоса, которые гравитационное поле сюжета должно объединить в некое единое целое. В студии голос Ростислава (основной текст) и голос Иннокентия (формат) звучат одновременно, приём, в диссонанс друг другу. Каждый из них попеременно (по воле режиссёра) то выходит на громкое первое место, то отступает на неслышимое второе. На бэк вокале голос Ефима (руст) и голос Рассказчика (грунт).
Если все четыре голоса попадут в унисон, должна получиться гармония, но это уже не от меня зависит, я только за текст отвечаю. Поэтому и форматирование трогать не решился, оставил всё как есть. Такая вот нотная грамота в переложении на кириллицу.
Сходство с каноническим текстом случайно.
Владимир В. Панкратов
P.S. Я бы до сих пор мыкался по издателям, если бы не случайная встреча с Ольшанским на Останкинском кладбище.
– Ребята, какие вы счастливые, - глядя на нас, сказал директор этого унитарного предприятия Пшенников, - встретиться у меня на кладбище, да ещё живыми, это большая удача.
Сергей Борисович, спасибо, что живой!
В. Панкратов
P.P.S. В декабре 2015 г. Ольшанский сгорел в своём загородном доме.
Поднимем!
В.П.
5 вместо предисловия.
ЛЕГКОМЫСЛЕННАЯ ЛЕГЕНДА
ВЕЛИЧАВОГО ПИТЕРА
Всё уже сказано: роман написан, экспертами оценён, запятые расставлены, что остается редактору? Отправить книгу в печать и поставить точку? Но не ставится: не позволяет настроение, за которым легкий туман на Финском, морось над Невой, питерские запахи подворотен и лабиринты проходных дворов Васильевского острова. Надеюсь, это скоро пройдет…
Сам я в Питере не часто бываю. Обычно пользуюсь привычным маршрутом: Московский вокзал, пешком по Невскому до Лавры, потом уже гостиница. Как-то решил проведать Анатолия Александровича Собчака, благо он был рядом – на старом мемориальном Никольском кладбище за Свято-Троицким собором. По дороге зашёл в монастырскую лавку, затарился. Иду медленно, церковный хлеб жую. Анатолий Александрович почти на входе, как всегда тщательно убран, с цветами. Поклонился ему, помянул.
По соседней дорожке торопливо семенила старушка, шла уверенно, будто к родственникам, зная, где они захоронены. На Собчака даже не взглянула. Но вскоре притормозила, начала оглядываться, словно забыла куда торопилась. Стала по очереди подходить к разным могилам, всматриваться в надгробия, чтобы определить, кто под ними упокоен. Наконец окончательно остановилась, стала креститься.
Все это меня заинтересовало, тем более что кладбище было пустынным, может бабуля заблудилась, ей помощь нужна, а рядом нет никого. Подошел. Бабуля, как бабуля. Сухонькая, в повадках что-то птичье. На груди поверх повязанного крест-накрест платка ветхая муфта из некогда рыжего меха.
– Вам помочь?
– Не надо, нашла уже.
Я глянул на могилку: заброшенный холмик, покосившийся каменный крест, на котором высечены инициалы и годы жизни покойного. Имя в памяти не сохранилось, графиня какая-то, а вот дата смерти запомнилась – 1878 г.
– Родственница?
– Нет, чужая. Я проведать пришла, за могилкой, ведь, никто не смотрит.
Оказалось, что бабушка ходит к мертвым жалиться на свою жизнь. Выбирает неухоженную могилку со знатной фамилией, и изливает душу: мол, знаю, у вас там сыро и холодно, но и нам здесь не лучше, мой дедушка опять запил, полпенсии в бутылке утопил, дворники не убираются, сосули на голову падают, внуки озоруют, вчера подрались с охтинскими. Говорила она так искренне и так жалостливо, молясь на кресты Александро-Невской лавры, будто сама себя отпевала.