Юрген Лаос
Шрифт:
– И что же медальон давал этому человеку?
Лора на секунду остановилась, подбирая слова.
– Дорогу в место, где нет ни боли, ни голода, ни страха. Там, где вечно сияет свет и нет ни туч, ни грязи под ногами. Жители верили, что именно медальон связывал Божество и священный лес, позволяя входить в него и выходить за его пределы. Другим вход туда был закрыт. Ведь кто бы в лес ни ступал – не возвращался. Никогда… – Лора покачала головой, вспоминая, как десять лет назад двоих детей семьи Ланго унесло течением Реки прямиком в священный лес. Больше люди не решались подступать к лесу.
– Почему тогда в деревне никто не носит медальоны, кроме меня?
Лора
– Никому не позволено. Видишь ли, Юрген, медальон появился у тебя с самого рождения. Мы с Густом поверить не могли своим глазам, когда заметили блестящую цепочку в руках у новорожденного…
Юрген ошеломленно взглянул на мать. Разве такое возможно, чтобы кто-то рождался с предметами? Но сказать в ответ Лоре он ничего не смел, потому как это могло остановить ее рассказ. Густ и так запугал всех в последнее время.
– Я помню, как отец хвастался, что переплыл священную реку.
– Густ был всего лишь на границе леса, – мягко ответила Лора. – Он не входил туда, и не смог бы войти.
Юрген пожал плечами.
– Из-за того, что у него нет медальона?
– Потому что он живой. Только мертвые блуждают в лесу. А медальон нужен для того, чтобы священный лес принял тебя, чтобы нашел среди остальных огоньков, мерцающих в ночи.
– Огоньков? – Юрген с сомнением посмотрел на мать.
– Да, – подтвердила Лора, – все мы всего лишь маленькие тлеющие огоньки, ждущие своего часа.
– Отец говорил, что не верит в сверхъестественные силы. И не хочет после смерти отправляться по течению Реки в священный лес.
– Я знаю. Его закопают в землю, как он сам и просил, согласно его обычаям, – грустно вздохнула Лора.
– В землю? То есть, в эту грязь, – уронил Юрген. Он встал с кровати и медленно поковылял к окну, стараясь держаться ближе к стене.
Снаружи бушевала стихия, двадцать лет назад смывшая с лица земли четверть Альты. В тот день земля захлебнулись водой, южная часть поселка исчезла. Со слов Лоры, тела погибших унесло в священный лес вместе с обломками их домов.
Это была издевка над самим существованием, когда ты, вооруженный дарами создателя, погибаешь от его же рук. Когда внутрь тебя вливается черная желчь – и крепкие ноги становятся непослушными, а тело немеет перед несокрушимой силой. Эту силу ни прогнать, ни укротить, ни растоптать. Она унесет тебя течением Реки в священный лес. Но есть и другие силы, куда более страшные. Они сковывают тело, загоняют в угол, не оставляя малейшего шанса на борьбу.
Юрген сжал кулак, впиваясь ногтями в ладонь. Сейчас ему больше всего хотелось выйти наружу, выползти, вывалиться. В этом противном месте невозможно было жить. Он посмотрел на улицу, с трудом определяя, где ее начало и конец. И вдруг его осенило: он действительно не знал, где начало его собственной улицы. Он быстро повернулся к матери и твердым голосом заявил:
– Завтра я выйду помогать отцу. Будьте добры, подготовьте мне теплую одежду.
– Нет! – вскрикнула Лора. – Мне хватило прошлого раза, Юрген! – В глазах у неё мелькнула искра. – Помнишь, что произошло? Ты завалился на крыльце с онемевшими ногами. У меня тогда сердце чуть не остановилась.
Юрген подошел к матери и, оглянувшись вокруг, тихо спросил:
– Чего вы на самом деле боитесь? Что ваш сын загнется на лестнице или что он сгниет здесь, как кусок бревна?
Лора застыла на месте. Казалось, перед ней стоял разъяренный Густ. Она замахнулась своей тоненькой рукой на Юргена. Легкий удар пришелся на левую щеку, отчего та стала еще краснее. Опомнившись, он горько усмехнулся и спокойно произнес:
– Шестнадцать лет. А я все живой, так ведь? – Юрген рассмеялся, осознав нечто новое в себе – в собственных интонациях, в ощущениях. Этим новым была ирония. Она его осенила! Юрген крепко обнял матушку и шепотом произнес ей на ухо: «Река не заберет меня раньше срока». Затем взял её руку, дотронулся ею до своего медальона и попросил оставить его одного.
После ухода Лоры он тяжело зевнул, рассматривая собственные ладони. На них всё ещё виднелась засохшая известь после побелки кладовой. И только сейчас, спустя несколько часов отдыха, когда боль в суставах стала менее мучительной, он почувствовал, как сильно у него зудят ладони. Это были ощущения, известные с раннего детства. Побелка древесины в семье Лаосов стала привычным сезонным занятием: она защищала от грибка стены. Всему виной сырость. Покупать новые материалы приходилось каждый год, но на всё не хватало ни времени, ни денег, ни мужских рук. Юрген помогал семье, выполняя легкие поручения. Лора считала, что его способностей хватало только на мелочи. Во дворе редко раздавался треск сухой древесины. Юрген был не в состоянии поднять топор. Стоило ему замахнуться, как неведомая сила прижимала его к земле. И вот он уже валяется в грязи, схватившись за трясущуюся руку.
Густ целыми днями трудился в кузнице, стараясь заработать как можно больше денег. Обычно было достаточно заказов, чтобы прокормить семью, но в последнее время ему всё больше нездоровилось. Заказов становилось все меньше. Приходилось бросать кузницу и пахать вместе с Лорой, возделывая землю для посева.
Лора давно заметила, с какой ненавистью Густ смотрит на их собственную землю. Она полагала, что в скором времени муж покинет семью, оставив её с больным мальчишкой на руках. Но она не решалась заговаривать об этом, полагая, что любое проявление любопытства к делам мужа делает женщину особенно уязвимой. Кроме всего прочего, отношение жителей Альты к семье Лаосов ухудшалось с каждым годом. По разным причинам – начиная с того, что Альта не была родиной Густа, и, следовательно, он считался лишённым веры в священную Реку, и заканчивая тем, что Юрген не ходил к священной Реке добывать воду, как всякий уважающий себя муж.
C возрастом Юрген начал в полной мере осознавать, что все проблемы в семье вертятся вокруг его беспомощности и несамостоятельности. Вечерами он часто смотрел сквозь небольшую щелку в двери, ведущую на первый этаж, наблюдая за тем, что происходит с родителями. На его удивление, в последние несколько месяцев ничего не происходило. Между родителями была огромная пропасть.
Юрген притронулся к запотевшему окну и тут же отдернул руку. Он почувствовал холод, напоминающий ему бессонные ночи, когда он лежал на мокрой от пота кровати, пытаясь дотянуться до окна. Добраться, потянуть за щеколду, соскочить вниз и закончить все свои мучения. Удивительно, до чего может довести человека боль, которую никуда не спрячешь и никому не отдашь.
Юрген осторожно прислонил лицо к холодному стеклу. Прохлада растеклась по горячим щекам. Он посмотрел вниз. Листья лапины пытались дотянуться до окна: их то и дело подбрасывал вверх бушующий ветер, и как только они дотрагивались кончиками до рамы, тут же кидал их обратно вниз. Юрген вздохнул, пытаясь принять тягостную правду о своей судьбе. Завтра он будет работать на улице и станет ничем не лучше лапины, трясущейся на ветру, пытающейся удержать свои хлипкие листики, чтобы их не унесло вместе с грязью вниз, туда где глубоко и темно.