Юридическое мышление: классическая и постклассическая парадигмы

Коллектив авторов

Заведующий кафедрой теории и истории государства и права юридического факультета Санкт-Петербургского государственного университета, доктор юридических наук, Владислав Архипов обращает внимание на состояние общества, в котором происходит утрата доверия к институтам, ранее обладавшим монополией на производство достоверной общественно значимой информации: «В таких условиях можно усомниться в возможности существования права как такового, если исходить из представлений о праве как о коммуникативном явлении. Как следствие, актуализируются вопросы о том, что для социальной реальности является “настоящим”, а что из этого “настоящего” – правовым. Настоящими являются те предметы общественных отношений, которые социально значимы в том смысле, что они отражают социальную ценность какого-либо обобщенного символического посредника как разновидности социальной валюты, составляющей социальный капитал – деньги, политическая власть и т. п. (С. Абрутин, П. Бурдьё). Правовым среди этого является то, что воплощает ценность “справедливость”, которая в социологическом понимании совпадает с идеями о “минимальном содержании естественного права”. Иное представляет собой лишь имитацию права. И хотя право по определению невозможно как симулякр,

в условиях постправды количество юридических симулякров лишь умножается. Для сохранения объективного права в будущем необходимо рассмотреть возможность вместо известного ранее принципа добросовестности положить в основу права альтернативный принцип – “взаимное гарантированное недоверие”. Предлагается гипотеза о том, что в правовой системе данный принцип может быть реализован с помощью технологических методов, позволяющих создать среду доверия, исключающую субъективный фактор» 248 .

248

Архипов В. В. Возможно ли право в эпоху постправды? // Журнал «Закон». 2019. № 12. С. 56–70.

Владислав Архипов связывает классические юридические проблемы с постправдой – информационным потоком в СМИ и в интернет-пространстве, который намеренно конструируется в современном обществе для создания виртуальной, отличной от действительности, реальности для манипуляции общественным сознанием. То есть объективные обстоятельства отходят на второй план, на первом – личное отношение общества к происходящему.

«Если все всегда врали, говоря простым языком, то мы теряем саму концепцию истины. Условно говоря, раньше у нас было представление, что есть определенное СМИ, которое говорит истину, и мы с ней сравниваем, рассматриваем ее как некий эталон, модель в которой мы живем. А тут появляется масса других производителей истины, у нас разрывается сознание от того, что мы не можем определить даже то, с чем мы соотносим наше представление в социальном смысле. Кому верить? И все это усиливается за счет технологической платформы современных социальных медиа. Возможно ли право в этом смысле или вся юридическая деятельность – это один большой перформанс?» 249 .

249

Виртуальный динамит: персональные данные в эпоху постправды (17 декабря 2019 г.) // URL:(дата обращения: 07.07.2020).

По мнению В. В. Архипова можно выделить как минимум четыре пересечения права и постправды:

1. Постправда влияет на функционирование правовых институтов в части предоставления юридически значимой информации. В каком-то смысле к этому общему контексту относятся, например, положения Уголовного кодекса, которые устанавливают ответственность за заведомо ложный донос – статья 306 УК РФ.

2. Появляются юридические нормы, которые устанавливают ответственность за распространение недостоверной информации, например, за отрицание определенных исторических событий. В Европе это касается отрицания Холокоста, а в России появилась статья УК о реабилитации нацизма, которая применима к тем лицам, которые распространяют заведомо ложные сведения о роли СССР во Второй мировой войне.

3. Право должно быть инструментарием в части отделения вымысла от реальности. Это применимо к компьютерным играм, где есть вымышленные рецепты динамита или других запрещенных веществ.

4. Возможность существования права в условиях постправды, то есть в ситуации, когда информационное взаимодействие может потенциально оказаться недостоверным 250 .

Действительно, принцип добросовестности в условиях пост-правды перестает действовать. Право не может обеспечивать доверие общества к институтам публичной власти, превращаясь в механизм управления населением. В эпоху приближающегося электронного правосудия институты общества начинают функционировать, опираясь на искаженную информацию, руководствуясь правилами, установленными манипуляторами в своих частных интересах. Например, результаты голосований, проведенных с использованием электронных устройств (в том числе с КОИБами) 251 , становятся непроверяемыми для тех, у кого нет доступа соответствующего уровня.

250

Там же.

251

Комплекс обработки избирательных бюллетеней (КОИБ) (в обиходе также называется электронная урна) – электронное устройство для подсчёта голосов избирателей на выборах в России. Для голосования при помощи КОИБ используются бумажные бюллетени, которые сканируются и распознаются прибором, производящим подсчёт. В широком смысле, КОИБ представляет собой целый аппаратно-программный комплекс, в функции которого входит не только подсчёт голосов, но и автоматизированное выполнение прочих стандартных процедур, предусмотренных избирательным законодательством. На подключённый к нему принтер может выводиться протокол избирательной комиссии, который также в автоматическом режиме может быть передан по телекоммуникационным сетям в вышестоящую избирательную комиссию. Благодаря этим возможностям весь комплекс рассматривается как составная часть системы ГАС Выборы // Комплекс обработки избирательных бюллетеней / URL:(дата обращения: 07.07.2020).

Как интересующие субъекта части, так и все правовое пространство в целом могут оказаться недостоверными и непроверяемыми. Дело в том, что фактические обстоятельства и объективные сведения замещаются тенденциозными мнениями заинтересованных лиц, например, компиляциями в СМИ, заключениями экспертов, показаниями засекреченных свидетелей или рапортами оперативных уполномоченных, в которых указываются не юридические факты, а субъективные мнения о том, что обвиняемый Имярек может «скрыться

от дознания, предварительного следствия или суда, продолжить заниматься преступной деятельностью, угрожать свидетелю, иным участникам уголовного судопроизводства, уничтожить доказательства либо иным путем воспрепятствовать производству по уголовному делу». Рукописного рапорта оперативного уполномоченного (оформленного даже с нарушением служебной Инструкции 252 ) с бездоказательным указанием, что «Имярек может скрыться…, угрожать…, уничтожить…, воспрепятствовать…», сегодня для судьи может оказаться вполне достаточно для того, чтобы в отношении Имярека была избрана мера пресечения в виде заключения под стражу, несмотря на:

252

Инструкция о порядке представления результатов оперативно-розыскной деятельности органу дознания, следователю или в суд. Приложение к Приказу МВД России N 776, Минобороны России N 703, ФСБ России N 509, ФСО России N 507, ФТС России N 1820, СВР России N 42, ФСИН России N 535, ФСКН России N 398, СК России N 68 (Зарегистрировано в Минюсте России 05.12.2013 N 30544).

1) предусмотренное частью 1 статьи 108 УПК РФ требование о том, что «при избрании меры пресечения в виде заключения под стражу в постановлении судьи должны быть указаны конкретные, фактические обстоятельства, на основании которых судья принял такое решение. Такими обстоятельствами не могут являться данные, не проверенные в ходе судебного заседания, в частности результаты оперативно-розыскной деятельности, представленные в нарушение требований статьи 89 253 настоящего Кодекса»;

253

Статья 89 УПК РФ гласит: «В процессе доказывания запрещается использование результатов оперативно-розыскной деятельности, если они не отвечают требованиям, предъявляемым к доказательствам настоящим Кодексом».

2) предусмотренное пунктом 2 Постановления Пленума Верховного Суда РФ от 19.12.2013 N 41 «О практике применения судами законодательства о мерах пресечения в виде заключения под стражу, домашнего ареста, залога и запрета определенных действий» требование о том, что «избрание в качестве меры пресечения заключения под стражу допускается только после проверки судом обоснованности подозрения в причастности лица к совершенному преступлению. Обоснованное подозрение предполагает наличие данных о том, что это лицо причастно к совершенному преступлению (застигнуто при совершении преступления или непосредственно после его совершения; потерпевший или очевидцы указали на данное лицо как на совершившее преступление; на данном лице или его одежде, при нем или в его жилище обнаружены явные следы преступления и т. п.). Обратить внимание судов на то, что проверка обоснованности подозрения в причастности лица к совершенному преступлению не может сводиться к формальной ссылке суда на наличие у органов предварительного расследования достаточных данных о том, что лицо причастно к совершенному преступлению. При рассмотрении ходатайства об избрании меры пресечения в виде заключения под стражу судья обязан проверить, содержит ли ходатайство и приобщенные к нему материалы конкретные сведения, указывающие на причастность к совершенному преступлению именно этого лица, и дать этим сведениям оценку в своем решении».

Имитационное судопроизводство периода постправды устроено так, что несмотря на предусмотренную уголовно-процессуальным законодательством и руководящими разъяснениями высшей судебной инстанции обязанность «проверить, содержит ли ходатайство и приобщенные к нему материалы конкретные сведения, указывающие на причастность к совершенному преступлению именно этого лица», судьи часто отказываются вызывать для допросов оперативных уполномоченных, авторов возможно сфальсифицированных рапортов, и в итоге подчиняются воле следователей и прокуроров. Судьи уголовной юрисдикции испытывают иррациональный страх при принятии решения о вызове в суд оперативных уполномоченных, опасаются исключать из перечня доказательств их рапорты и справки-меморандумы даже в случаях очевидной процессуальной недопустимости порочных документов.

Прогнозирование правовых ситуаций в условиях системных нарушений со стороны правоохранительных органов и судов требует обобщенного теоретического анализа правоприменительной практики с учетом условий искаженной реальности. Проблемы произвольного и тенденциозного толкования права следователями и судьями в ближайшие годы будут актуализироваться. Вот короткая история о том, как суд принял решение об отмене двух русских народных пословиц: «закон, что дышло, – куда повернул – туда и вышло (вариант: «закон, что дышло, куда повернешь, туда и вышло») и «законы святы, да законники – лихие супостаты». Эпоха постправды предоставляет судьям возможность запретить жизненный опыт русского народа, хлестко сформулированный в общеупотребительных словосочетаниях.

Высказывания, представляющие собой русское народное творчество, содержались в статье о незаконном допросе полицейским несовершеннолетнего без присутствия родителей, которая вышла в газете «Северные берега». В исковом заявлении МВД потребовало признать упоминаемые пословицы порочащими честь полиции. Также требовали признать не соответствующими действительности и опровергнуть четыре высказывания. В первом речь шла о том, что полицейские не имеют права беседовать с несовершеннолетними без ведома и присутствия родителей. Во втором отмечалось, что «беседа в машине – это нарушение». В третьем высказывании сообщалось, что жители поселка и раньше жаловались «на такое фривольное поведение инспектора ПДН». Пословицы содержались в четвертой части статьи, к которой у МВД возникли претензии: «Вывод напрашивается один – может быть таковы методы работы некоторых представителей полиции, таковы правила игры, победителем в которой заведомо останется тот, кто носит погоны и имеет статус представителя закона? А может быть кому-то и закон не писан? Или писан так, как это выгодно его хранителям. На ум приходит расхожая фраза: закон, что дышло, куда повернешь, туда и вышло. Или еще одна народная мудрость: законы святы, да законники – лихие супостаты».