Юрий Андропов. Последняя надежда режима.

Млечин Леонид Михайлович

Дремучие представления Горбачева о всемирной еврейской соли­дарности (если этот разговор действительно имел место) сходны с подозрениями активных русских националистов, которые вроде бы даже посылали на родину Андропова гонцов изучать его генеалогическое древо. Сотрудники КГБ, желая пресечь недозволенный интерес к лич­ности их начальника, обнаружили в Ростове-на-Дону человека, кото­рый занимался изучением сомнительного происхождения Андропова, но поделать ничего не могли. Председатель комитета госбезопасности, легко отправлявший в лагеря либералов-диссидентов,

перед патологи­ческими антисемитами пасовал.

Зная, что товарищи считают его анкету не совсем чистой, Юрий Владимирович всем своим поведением пытался доказать им, что они ошибаются. Андропов был председателем КГБ, вел активную борьбу с «сионизмом», что на практике означало запрет на выезд евреев за границу, всяческое подавление интереса к изучению еврейского язы­ка, культуры и истории народа и строгий контроль за тем, чтобы «лица некоренной национальности* не занимали слишком видные посты. В пятом управлении КГБ был образован отдел по борьбе с враждебной сионистской деятельностью...

Что же говорят о происхождении Андропова рассекреченные доку­менты из его личного архива?

«По Вашему требованию, — писал в свое оправдание Андропов, — присылаю автобиографию и объяснение к ней.

Мать моя младенцем была взята в семью Флекенштейн. Об этой семье мне известно следующее: сам Флекенштейн был часовой мастер. Имел часовую мастерскую. В 1915 году во время еврейского погрома мастерская его была разгромлена, а сам он умер. Жена Флекенштейна жила и работала в Москве, Прав избирательных не лишалась.

Родная мать моей матери была горничной в Москве, Происходила из Рязани. О ней мне сообщила гражданка Журжалина, проживающая у меня. Журжалина знает мать с 1910 года, живет у нас с 1915 года. Прежде она была прислугой в номерах (Марьина роща, 1-й Вышеславцев переулок, дом № 6). Моя мать — родственница Журжалиной по ее мужу.

Все это записано мною со слов Журжалиной.

Тетка или не тетка мне Журжалина?

Не тетка. В анкете Журжалина указана мною как тетка потому, что я просто затрудняюсь определить степень родства (как и она сама). В этом я ничего плохого и предвзятого не видел и не вижу.

Как случилось, что я не знал, что дед мой — купец 2-й гиль­дии?

Я и сейчас об этом не знаю, а попытки, чтобы узнать, делал:

Я перед вступлением в ВКП(б) просил отчима как можно подроб­нее рассказать мне о родителях, так как о последних я знаю очень мало. Он ответил мне письмом (оно у тов. Ларионова), в котором ни слова не говорит о том, что Флекенштейн был купец.

Сама Флекенштейн в 1937 году, когда я брал у нее документ (справку о нелишении прав), ничего мне о «купцах» не говорила».

На карту было поставлено все. Андропов поехал в Москву. Чело­век еще молодой, но уже опытный аппаратчик, он пошел в Моссовет. Попросил справку о том, что Флекенштейн избирательных прав не ли­шалась. В те годы избирательных прав лишали так называемые эксплуататорские классы, под эту категорию подпадали и бывшие куп­цы. Они назывались забытым уже словом «лишенцы». Принадлежность к лишенцам была крайне опасна. По этим же спискам составлялись другие — на арест и высылку.

Справку, доложил Андропов, ему не дали, но сообщили, что в списке лишенных избирательных прав Флекенштейны не значатся.

«При вступлении в ВКП(б), — писал Андропов, — завком верфи запрашивал на мою родину и в Беслан, и в Моздок. Парткому подтвердили, что дед мой (то есть Флекенштейн) торговал, но что был купцом, да еще 1-й или 2-ой гильдии, не говорили. Исходя из этого при вступлении в ВКП(б) и на пленумах я также говорил о тор­говле, а не о купечестве.

Свою биографию я знаю со слов Журжалиной и Федорова, с кото­рыми жил и сталкивался, с их слов и рассказывал ее.

Вот все, что мог я сообщить. Прошу только как можно скорее решать обо мне вопрос. Я чувствую ответственность за организацию и вижу гору дел. Решаю эти дела. Но эта проклятая биография прямо мешает мне работать. Все остальное из моей биографии сомнению не подвергалось, и поэтому я о нем не рассказываю».

Андропов совершенно прав: «проклятая биография мешает рабо­тать» Дурацкое выяснение обстоятельств его появления на свет, со­циальное положение его деда и бабки — какое все это имело значение для его жизни и работы?!

Но удивительно, что он не извлек уроков из собственной исто­рии. Он пятнадцать лет руководил комитетом госбезопасности, и его подчиненные занимались тем, что рылись в далеком прошлом людей, выясняя их социальное или национальное происхождение. И прошлое губило людей. А вот самому Андропову повезло.

Докладная записка инструктора Капустиной была адресована Гри­горию Петровичу Громову, новому секретарю ЦК ВЛКСМ по кадрам. В Москве прошла большая чистка комсомольского руководства. На плену­ме ЦК ВЛКСМ и ноябре 1938 года утвердили новое руководство. С эти­ми людьми Андропову предстояло проработать несколько лет — до перехода на партийную работу.

Первым секретарем ЦК комсомола на долгие годы стал Николай Александрович Михайлов. Секретарем ЦК комсомола стала печально знаменитая Ольга Петровна Мишакова, которая своими доносами погу­била множество достойных людей. Секретарем по кадрам — Григорий Петрович Громов (его перевели в ЦК ВЛКСМ — редкий случай — с долж­ности заместителя заведующего отделом руководящих партийных орга­нов ЦК). Опытный Громов прежде всего поинтересовался мнением яро­славского обкома партии.

Судьба Андропова была в руках второго секретаря Ярославского обкома партии Алексея Николаевича Ларионова, ведавшего местными кадрами. Ему и предстояло решить, как поступить с комсомольским вожаком, у которого выявили сомнительное прошлое.

Энергичный, моторный, заводной Ларионов был всего на семь лет старше Андропова и всячески покровительствовал молодому человеку. Он и спас Андропова от бдительных кадровиков из ЦК комсомола, и убедил нового хозяина Ярославской области, что Юрий Владимирович действительно ничего не знал о своем деде-купце, тем более что дед вроде и не настоящий, а приемный.