Юрий Долгорукий. Гибель Москвы
Шрифт:
И только когда в ноябре 1154 года умрет Изяслав Мстиславич, а на его место сядет его брат Ростислав Мстиславич, Юрий снова начнет борьбу за Киев и в марте следующего года в третий раз въедет в Киев как Великий князь, но такой встречи, как в первый раз, уже не будет. Для Киева он все же так и останется чужаком из Залесья, медвежьего угла Руси.
И снова рядом в Вышгороде будет Андрей, душой рвавшийся во Владимир на Клязьме.
Пять лет понадобилось Юрию Долгорукому, чтобы вернуться на киевский престол, но как за эти годы все изменилось, он стал Киеву чужим,
И пусть горожане были рады Юрьевой щедрости, его нестяжательству, бояре-то вовсе не рады. Тот, кто сам в закрома да сундуки не тащит, и другим не даст, кому же такое понравится?
К вечеру из Вышгорода нежданно приехал Андрей.
– Что случилось, с княгиней, с детками?
– Нет, все хорошо. Поговорить надобно, отец.
– Пойдем, посидим, подумаем.
– Нет, пойдем на берег, там лучше думается.
И хотя на осеннем небе вот-вот покажутся звездочки, князь согласно кивнул, Андрей просто так ничего не делает, если приехал говорить, значит, есть о чем. А на берегу потому, что и стенам в княжьем тереме не доверяет, осторожен.
– Отец, поехали обратно в Суздаль?
– Что ты?
Разговор этот почти привычен, Андрей начинает его всякий раз, как только бывает возможность.
– К чему тебе Киев?
– Что говоришь-то! Я столько лет и сил потратил.
– Когда-то Шимонович тебе твердил, что не нужен Киев, лучше свою Суздальскую землю крепить, пока ты слушал, все добром было, а как за Киев с Изяславом сцепился, так и покоя не знаешь. Сидеть на престоле, зная, что все четыре ножки тайно и явно грызут сородичи, ждать напастей, заговоров, нужно ли?
– Киев моя отчина и дедина, я его заслужил.
– Убьют тебя здесь.
Юрий чуть помолчал, потом мрачно поинтересовался:
– Знаешь что?
– Нет, слышал, что бояр недовольных много.
– Бояр везде недовольных много, в Ростове вон сколько было, да видишь, выжил, – натянуто рассмеялся Долгорукий.
– Знаю я, кто тебя тут держит, мачеха проклятая! Ей Суздаль негоден, видишь ли, мал и далеко находится. Ей цареградские дворцы подавай. Погубит она тебя.
– Андрей, знаю, что Ольгу не любишь, только об одном прошу: если со мной что случится, братьев не обижай. Я сам был от второй жены, знаю, что такое быть последним.
Сын только мотнул головой, едва ли это было согласием. Юрий вздохнул:
– Вот то-то и оно, куда же я в Суздаль к тебе их привезу, пусть уж мы тут будем…
– Тогда я уеду!
– Куда?
– Во Владимир, куда же еще?
Князь долго молчал, потом вздохнул:
– Езжай.
Снова помолчали, потом Андрей тихо не то сказал, не то спросил:
– Из Вышгорода икону Божьей Матери, что Лукой писана, с собой заберу.
Князь невольно ахнул, это было почти святотатством:
– Кто ж тебе даст?!
– Сам тихо увезу, а там пусть догоняют. Суздальской земле тоже благодать нужна, не все Киеву.
Конечно, это справедливо, но Юрий понимал, что Андрею несдобровать, если пропажу обнаружат и попытаются вернуть.
– Не бойся, не попадусь. Тебе сказал, чтобы ты знал. Надеюсь, что не выдашь и дружину вслед не пошлешь.
Вот и все, вот и снова остался один… Андрей, самый разумный, иногда казалось, что это он старше, это он много прожил и все знает. Но теперь Андрей уедет и останется только ждать, пока и впрямь не убьют или не придет новый Изяслав, чтобы прогнать из Киева.
А Юрий вдруг понял, что он не просто устал, он смертельно устал. Столько лет гнался, добивался, воевал, а теперь вот сидит прочно и жить стало вроде незачем. От этой нелепой мысли стало смешно. Сын подивился:
– Чему?
Попытался объяснить, Андрей понял, кивнул:
– Потому и зову с собой, там дел непочатый край, там новое Великое княжество создавать надо, жить есть зачем.
– Андрей, придет время, не объявляй Суздаль Великим княжением, не разваливай Русь.
– Отец, ты то ли спишь, то ли нарочно глаза закрываешь. Нет единой Руси, и то, что ты сидишь в Киеве, не значит, что ты ее собрал. На части она распалась, соберется ли снова – бог весть. Но пока не собралась, надо свое княжество крепить, чтобы никто посягнуть не мог и никто моих сыновей и внуков оттуда не погнал.
Андрей не знал, что переживет своих сыновей, а править после него будут сыновья той самой ненавистной ему мачехи, которую он, правда, сначала выгонит вместе с маленькими братьями обратно в Константинополь. Младший из братьев Андрея, Всеволод, за большое число детей получит прозвище Всеволод Большое гнездо, а один из его сыновей, Ярослав, станет отцом Александра, будущего Невского.
Сын так и не смог убедить отца бросить Киев и вернуться в Суздальскую землю.
Прощались они тепло, но уже немного отстраненно, словно любящие друг друга, но чужие люди. Юрий смотрел вслед сыну, слушал топот копыт его коня и понимал, что больше они не увидятся.
Через день из Вышгорода пришло известие, что князь из города уехал вместе с семьей, куда не сказал, к тому же пропала икона Божьей Матери, написанная самим Лукой. Эта икона исцеляла больных, калечных и избавляла от заикания.
Князь не стал отправлять кого-то искать икону, да и об отъезде сына тоже не жалел, то ли был готов к этому, то ли просто знал.
Андрею не удалось довезти икону до своего любимого Владимира, хотя его никто не догонял. Не «пожелала» сама икона. В нескольких верстах от города лошади, везущие драгоценный груз, вдруг встали и двигаться дальше не хотели ни в какую. Князь решил, что это знак, велел заложить новую церковь, а потом и новое село выросло, его любимое Боголюбово.
Сделал он и еще одно дело, о котором все говорили с отцом, да недосуг было – поставил в Москове крепость изрядную, чтоб уж городом было бывшее Кучково, а не городишком. Но то ли память об убитом тесте покоя не давала, то ли еще что, только Андрей не жаловал Москов, это позже город станет столицей нового княжества, а потом и всей Руси, и России.
С отцом они действительно больше не виделись. Бояре недолго терпели князя, при котором не было возможности воровать. Созрел заговор.
Снова в Киеве весна, снова все цвело, благоухало, звенело, пищало, кричало, радовалось жизни. Яркое солнце в чистом синем небе, свежий ветерок, такая же яркая зелень листвы и травы. Хорошо так, что хотелось раскинуть руки и кричать от радости. Или вообще полететь с кручи над Днепром, как птица.