Юрий Долгорукий
Шрифт:
Вскоре о поставлении митрополита стало известно на Руси. И сам Юрий, и люди, близкие к нему по взглядам, восприняли это с очевидным облегчением. Казалось, открывается путь к преодолению церковного раскола.
В марте 1156 года в Киев из Новгорода выехал архиепископ Нифонт. По словам киевского летописца, он отправился в путь для встречи с митрополитом — «бяшеть бо ему весть, яко уже пошел есть митрополит». В Новгороде, однако, ходили и другие слухи: будто владыка сам собирается в Константинополь. С собой он увез казну, хранившуюся в новгородском Софийском соборе и, очевидно, предназначенную для передачи греческому иерарху в качестве традиционной дани Новгорода за несколько лет. Надо полагать, это и стало причиной появления слухов. «Инии же мнози глаголаху, яко полупив (ограбив. — А.К.) Святую Софию, пошьл Цесарюграду; и много глаголаху на нь», — свидетельствует новгородский летописец. Впрочем, сам он, ученик и ставленник Нифонта, с негодованием отвергал подобные наветы: по его словам, новгородцы «глаголаху» на владыку «собе на грех». «О сем бо разумети комуждо нас, — с пафосом восклицал он, — который епископ тако украси Святую Софию, притворы испьса (расписал. — А.К.), кивот
126
Современные исследователи с большим доверием от носятся к бытовавшим в Новгороде слухам. Так, по предположению Я.Н. Щапова, экстраординарный сбор Нифонтом денежных средств в Новгороде может свидетельствовать о его намерениях самому претендовать на киевскую митрополию, для чего «действительно были нужны очень большие средства» (Щапов Я.И. Государство и церковь… с. 167— 168). Однако, на мой взгляд, для такого предположения оснований нет: попытка Нифонта утвердиться на митрополичьей кафедре едва ли могла способствовать урегулированию церковного конфликта, к чему тогда должны были стремиться и Юрий Долгорукий, и другие грекофильствующие круги в Руси. Скорее, можно согласиться с М.Д. П рисе л ковы м, который полагал, что речь шла о дани митрополиту, не выплачивавшейся в течение нескольких лет (Приселков М.Д. Очерки по церковно-политической истории Киевской Руси… с. 343—344).
В Киев новгородский владыка прибыл в самом начале апреля. Он остановился в киевском Печерском монастыре — месте своего пострижения. Однако либо весть о том, что «уже пошел есть митрополит», оказалась преждевременной, либо Константин, выступив в путь, двигался очень медленно, но дождаться его новгородскому владыке было не суждено. 9 апреля он заболел и спустя тринадцать дней, 21 апреля, в субботу Светлой седмицы, скончался [127] . По сказанию летописи, за несколько дней до болезни блаженный Нифонт имел видение и духовное общение с преподобным Феодосием — одним из основателей Печерской обители. Явившись владыке в тонком сне, Феодосии и предсказал ему скорую кончину, а также то, что он будет погребен в монастырских пещерах {326} . [128] Так и случилось.
127
Точная дата кончины епископа Нифонта приведена в Новгородской Первой летописи. В Ипатьевской летописи правильно сообщается, что владыка преставился «порозное (праздничной. — А. К.) неделе в суботу», но в дате ошибка — 15 апреля (ПСРЛ. Т. 2. Стб. 483). В Лаврентьевской — ошибочно 18 апреля (ПСРЛ. Т. 1. Стб. 347); в списках Киево-Печерского патерика — 8 апреля (Патерик. с. 98).
128
Именно так трактовали видение блаженного Нифонта составители Печерского патерика, включив этот рассказ в число чудес и откровений преп. Феодосия Печерского. Между тем в рассказе о видении Нифонта Ипатьевской летописи Феодосии не назван святым. А потому нельзя исключать, что речь идет о печерском игумене Феодосии Греке, преставившемся в том же году, что и Нифонт, но немного раньше (ПСРЛ. Т. 1. Стб. 346—347): не духовного ли общения с ним сподобился новгородский владыка незадолго до собственной кончины?
Киевский книжник дал исключительно высокую оценку новгородскому владыке: «То бо Нифонт епископ бысть поборник всей Рускои земли, бысть бо ревнив по божественем…» Его еще при жизни именовали святым, ставя ему в заслугу прежде всего непреклонность в «деле» Климента Смолятича [129] . Новгородцы хотели перевезти тело почившего святителя в свой город, однако воля усопшего была объявлена, подтверждена его собственным предсмертным видением и, надо полагать, утверждена князем Юрием Долгоруким.
129
Святитель Нифонт был причтен к лику святых на Макарьевском соборе 1549 года. Вскоре, в 1558 году, псковский агиограф Василий (в иночестве Варлаам) составил его Житие. Церковная память святителя Нифонта Новгородского празднуется 8 апреля, а также 28 сентября — в Соборе преподобных отцов, в Ближних пещерах почивающих, и во 2-ю неделю Великого поста — в Соборе всех преподобных отцов Киево-Печерского монастыря и всех святых, в Малой России просиявших.
В лице новгородского владыки киевский князь потерял человека, близкого ему по взглядам и политическим пристрастиям. Это была действительно тяжелая утрата. Помимо прочего, она грозила осложнить положение Юрьева сына в Новгороде, ибо Нифонт был одним из наиболее влиятельных сторонников Юрия в этом городе.
Митрополит Константин прибыл в Киев летом или осенью 1156 года. Князь Юрий принял его со всеми возможными почестями: «срете его сам и з детми своими и з бояры честне, и в той день пирование светло бысть, и честь велиа святителю, и от всех радостне учествовася», — писал позднейший
По прибытии в Киев Константин немедленно начал наводить порядок в делах вверенной ему Русской епархии. Однако меры, принятые им, оказались не вполне адекватными ситуации — не просто жесткими, но жесткими до крайности, можно сказать, исключительными. Прежде всего он подверг церковному отлучению — анафеме — самого Климента Смолятича как незаконного узурпатора митрополичьего престола. Его имя было изъято из списков русских митрополитов; все его деяния, в том числе рукоположения в священнический и диаконский сан, признаны незаконными. Константин «испровергъши Климову службу и ставления, — сообщает киевский летописец, — и створивше божественую службу и благословиша князя Дюргя Володимирича, а попом (в оригинале: потом. — А.К.) и дьяконом ставление отда, иже бе Клим ставил митрополит, писаша бо к нему рукописание на Клима» {327} . [130] Иными словами, рукоположенные при Клименте священнослужители должны были письменно осудить прежнего митрополита, и только после этого новый глава Русской Церкви мог подтвердить их духовный сан или рукоположить их заново. Со своих кафедр были смещены те епископы, которые участвовали в церковном соборе, избравшем Климента в митрополиты. От них «рукописания» даже не требовали, ибо их преступление казалось несовместимым с их высоким духовным саном.
130
Чтение: «попом и дьяконом» содержится в Московском летописном своде конца XV в. (ПСРЛ. Т. 25. с. 61), Воскресенской (ПСРЛ. Т. 7. с. 65) и др. летописях.
Больше того, митрополит Константин посмертно предал церковному отлучению и проклял покровителя Климента Смолятича, киевского князя Изяслава Мстиславича. Для Руси это было делом неслыханным. Церковному проклятию подвергался не просто усопший князь, в течение нескольких лет занимавший киевский стол, но князь, любимый народом, погребенный с почестями в киевском монастыре, принадлежавший к самой прославленной ветви киевских Рюриковичей, сын Мстислава Великого и внук Владимира Мономаха. Даже с чисто церковной точки зрения, решение киевского митрополита выглядело более чем сомнительным, если не сказать больше. Ведь оно входило в прямое противоречие со словами апостола Павла: «Благословляйте гонителей ваших; благословляйте, а не проклинайте» (Рим. 12: 14). В одном из поучений, приписываемых святому Иоанну Златоусту, говорилось даже, что лучше быть самому проклинаемым, нежели проклясть умершего в грехе{328}.
Этого деяния митрополиту Константину в Киеве так и не простят. В конечном счете оно сыграет роковую роль в его собственной судьбе и будет стоить ему киевской кафедры.
Можно сказать с уверенностью, что посмертное проклятие Изяслава Мстиславича было совершено с одобрения князя Юрия Долгорукого, если не по прямой его подсказке. Столько натерпевшийся от племянника при его жизни, Юрий таким изощренным способом попытался отомстить ему теперь, когда тот умер. Но это не прошло даром и для самого Юрия. Его и прежде не любили в Киеве. Теперь же на него стали смотреть как на одного из виновников посмертной расправы над Изяславом, и неприязнь к нему киевлян еще более усилилась.
Митрополиту Константину так и не удалось положить конец церковной смуте. Не сумел он восстановить и тот высокий духовный авторитет, которым пользовались киевские первосвятители. В схватке русских князей друг с другом он безоговорочно принял лишь одну сторону — Юрия Долгорукого. И это сделало его точно таким же заложником политической ситуации, каким был его соперник в борьбе за киевскую митрополию Климент Смолятич. Подобно Клименту, Константин сможет осуществлять свои функции главы Русской Церкви только тогда, когда киевский стол будут занимать лояльно настроенные по отношению к нему князья — сначала Юрий Долгорукий, а затем, после его смерти, Изяслав Давыдович. Но как только киевский стол перейдет к сыну проклятого им Изяслава Мстиславу, Константину придется спешно покинуть Киев.
Новому киевскому митрополиту не удастся создать опору даже в церковных кругах, хотя он и попытался сделать это — прежде всего за счет новых епископов, поставленных им на место смещенных со своих кафедр участников киевского собора 1147 года. Но далеко не все из новопоставленных епископов будут пользоваться авторитетом на Руси. Среди тех, чьи имена нам известны, — переяславский епископ Василий (которого русские летописцы именуют несколько пренебрежительно — Васильцем) и галицкий Косьма (оба получили кафедры уже после смерти Юрия Долгорукого, в 1157 году). Вместе с ними или раньше был рукоположен новый черниговский епископ — Антоний, родом грек. Русские летописцы дают ему самую нелестную характеристику, изображая его обманщиком, интриганом и лицемером. Однако Константин, кажется, полностью доверял ему.
Среди епископов, смещенных новым митрополитом, оказался и ростовский епископ Нестор. В течение многих лет он был верным помощником князю Юрию Владимировичу, никогда Климента Смолятича не поддерживал, но теперь, когда Юрий занял киевский стол, почему-то оказался не нужен ему. Зимой 1156/57 года Нестор был вызван в Киев. «И лишиша и епископьи», — кратко сообщает суздальский летописец.
В чем была провинность Нестора, неизвестно. Автор позднейшей Никоновской летописи полагал, что епископ отправился «поклонитися и благословитися» к новому киевскому митрополиту, но «от своих домашних оклеветан бысть… и в запрещении бысть (то есть подвергся церковному наказанию, епитимье. — А. АГ.)»{329}. Но в любом случае отстранение ростовского епископа от кафедры могло произойти лишь с ведома и согласия князя Юрия Владимировича. А если так, то отстранение это уместнее всего связать с важнейшим событием, произошедшим в то время в Суздальской земле, — появлением здесь князя Андрея Боголюбского. Возможно, Нестор неосмотрительно поддержал Юрьева сына, и именно это вызвало гнев князя.