Юрий долгорукий

ЕОРГИЙ (ЮРИЙ) ВЛАДИМИРОВИЧ ДОЛГОРУКИЙ - сын Мономаха, удельный кн. суздальский и вел. кн. киевский, родился около 1096 г. Как одному из младших Мономаховичей, ему досталась в удел Ростовско-Суздальская область, в которой деятельность его обращена была преимущественно на постройку и укрепление городов, основание церквей и монастырей; упоминается только об одном походе его на камских болгар (1120). Симпатии его всецело принадлежали Киевской Руси, куда он постоянно и стремился. Уже в 1132 г. он занял южный Переяславль; потеряв его, удержал за собой на юге Городок Остерский; воевал с Ольговичами; вмешивался и в новгородские дела, заставив новгородцев принять в князья сына его Ростислава (1138). В том же году киевский стол занял Всеволод Ольгович черниговский. С южными Мономаховичами он скоро примирился, но Георгий остался врагом его. Из Смоленска Георгий звал новгородцев в поход на Всеволода, но те отказали ему в помощи, вследствие чего и Георгиев сын Ростислав должен был выехать из Новгорода. Оскорблённый этим, Георгий взял у новгородцев Торжок. Через несколько времени Ростислав опять занял новгородский «стол», но скоро должен был уступить его Святополку Мстиславичу. В 1146 г. Георгий является союзником одного из Ольговичей, Святослава, против Изяслава Мстиславича; в 1147 г. приглашает Святослава к себе в Москву (упоминаемую при этом в первый раз), одаряет и угощает его; в следующем году Святослав и князья черниговские соединяются с Изяславом против Георгия. В 1149 г. Георгий вновь вооружился на Изяслава, вследствие оскорбления, причинённого последним сыну его Ростиславу. Разбитый под Переяславлем, Изяслав уехал во Владимир Волынский.

Не успев поднять на Георгия старшего дядю своего Вячеслава, он привёл венгров, богемцев и поляков. Но выступление на сцену Георгиева союзника, Владимирка галицкого, заставило союзников Изяслава хлопотать о мире. По этому миру за Изяславом утверждались Владимирская и Луцкая области и Великий Новгород со всеми данями, а Георгий уступал Киев брату Вячеславу. По удалении Изяславовых союзников Георгий не выполнял условий мира. Военные действия несколько раз то возобновлялись, то прекращались, причём Изяслав вновь обращался к помощи венгров и успех вообще был не на стороне Георгия. В 1154 г. Изяслав Мстиславич скончался и место его в Киеве, при старом Вячеславе, занял брат его, Ростислав смоленский, а Изяслав черниговский и Святослав Ольгович пристали к Георгию. Смерть Вячеслава изменила положение дел: Ростислав уступил Киев Изяславу Давидовичу, а Георгий заставил последнего очистить столицу, в которую сам въехал 20 марта 1155 г. Вскоре Георгию удалось помириться с детьми Изяслава, Мстиславом и Ярославом, а потом и с Изяславом черниговским. Но мир был непродолжителен. Мстислав выгнал своего дядю, Георгиева союзника, Владимира Мстиславича, из Владимирской области. Георгий подступил к Владимиру, но встретил упорное сопротивление и ушёл обратно. Мстислав шёл за ним и жёг селения по р. Горыни. Половцев, своих прежних союзников, начавших в это время тревожить своими набегами берега Днепра, Георгий не мог успокоить ни переговорами с их ханами, ни дарами, и вынужден был заключить с ними новый союз. К этому же времени относится эпизод с Иваном Ростиславичем Берладником (III, 542), который верно служил Георгию и которого великий князь всё-таки едва не выдал врагу его, Ярославу галицкому. В Новгороде дела приняли неблагоприятный для Георгия оборот: новгородцы разделились на две партии, из которых одна стояла за сидевшего у них Георгиева сына Мстислава, а другая желала иметь у себя Ростислава смоленского. Обе партии уже готовы были решить дело оружием; но Мстислав, узнав о прибытии в Новгород детей Ростислава, ночью бежал из города. В то же время черниговский Давидович, намереваясь отнять у Георгия Киев и ища для того союзников, примирился с смоленским князем; Мстислав Изяславич волынский также пристал к нему. Князья-союзники готовились идти к Киеву; но Георгий, после короткой болезни, умер (1157). Народ не любил его: узнав о его кончине, киевляне разграбили дворец и дом его за Днепром, а также дом сына его Василька, пограбили имущество суздальских бояр и многих из них убили. От двух жён Георгий имел 11 сыновей и двух дочерей. См. Полн. собр. р. лет. I, 120, 128, 132, 134, 135, 139-149; II, 8, 10, 12-14, 19, 25-32, 36, 38-66, 69-71, 74-81, 228, 292, 294, 296, 298-304; III, 6, 8-12, 125; IV, 4-10; V, 157-161; VII, 21, 25, 29-34, 37-56, 58-66.

очь была тёмной и тихой. Из низко нависших туч сеялся мелкий дождик. Его однотонный шум скрадывал все другие звуки, и только очень чуткое ухо смогло бы уловить в этом ровном шелесте капель глухое пофыркивание коней и плеск воды на броде через Остёр. Но никто в Городце не ждал в эту ночь ничего дурного и не прислушивался к странным шумам. Ещё засветло окончив дневные дела, скудно отужинав, поворчав на затянувшееся непогодье, городцовские люди истово помолились и улеглись в своих избах спать. Старенький Ананий, отец городцовского старосты, кузнеца Страшко, понадёжнее закрепил онучи да лапоточки на тощих ногах, плотнее запахнул худой кафтанишко - и пошёл, стуча колотушкой, в ночной дозор.

Он делал это не спеша и бестревожно: кому охота наезжать в глухое княжеское сельцо? С тех самых пор, как оно встало здесь по велению князя Владимира Мономаха, его ни разу ещё не тревожила никакая беда.

Степняки боялись сильного князя. Двенадцать раз ходил он с дружиной на половцев и двенадцать раз побеждал их в сечах. И, наверное, оттого, что был так удачлив, построил свой Городец в открытом с половецкого юга углу между Десной и Остёром без всякой защиты. Позднее он подарил сельцо младшему из своих сыновей, суздальскому князю Юрию Долгорукому, и тот, как и отец, тоже любил ночевать здесь, когда плыл к Мономаху в Киев или возвращался из Киева в свой Владимиро-Суздальский удел.

Теперь давно уже нет и Владимира Мономаха, и старшего сына его Мстислава, а в Киеве силой вокняжился Всеволод Ольгович из враждебной Мономашичам Святославовой ветви. «Однако, - раздумывал старый Ананий, идя по сельцу, погружённому в крепкий сон, и время от времени гремя колотушкой, - зря осторожный Страшко учредил ночной дозор в Городце: чего здесь людям бояться? Прежние ночи прошли спокойно, и эта ничем не хуже других. Мало ли что говорят проезжие люди про разные беды? Как было от века спокойно здесь, на Остре, так будет и впредь. Может, где и тревожно, а тут - легко…»

Пройдя по всему порядку изб, Ананий развёл возле кузницы, где когда-то работал сам, а теперь работает сын Страшко, небольшой костерок, присел под навесом на дубовый обрубок с прикреплённой к нему наковальней и задремал.

Снилось ему, будто он - совсем ещё молодой, такой же весёлый да складный, как внук Никишка. И в кузне светло, и день над кузней хорош. А возле станка, где подковывают коней, стоит великий князь Мономах, тоже ещё молодой, коренастый и густобровый. Князь теребит рыжеватый ус и молчит, а ловкий кузнец Ананий - одну за другой - набивает подковы Мономахову жеребцу. Набивает и набивает, стучит и стучит всё громче. И в то самое время, когда вскочить бы нетерпеливому князю в новенькое седло, - сон оборвался, словно кто-то толкнул Анания в грудь.

Он очнулся от сладкой дремоты и в страхе привстал: со стороны реки, прямо на городцовскую площадь, с рёвом и гиканьем неслась невидимая в дождливой ночной черноте живая громада.

Ананий родился во Владимире, в Городец переселился в юности по велению князя Владимира Мономаха и о половцах знал только из чужих рассказов. Но по звериным гортанным крикам, по глухому топоту неподкованных копыт он понял и ужаснулся: это они, степняки! Кому же и быть другому?

Схватив колотушку, старик вскочил, намереваясь стуком поднять людей. Но старого сбили с ног. С рассечённой головой, он ткнулся в траву у кучки железного лома, припасённого кузнецом для разных поделок, и на этом закончились его земные дела.

А половцы - кинулись к избам…

Почти одновременно с отцом услышал топот копыт и городцовский кузнец Страшко.

В эту ночь ему не спалось. Думал он о своих неотложных делах и всё растущих тяготах жизни людской в селеньях княжеских да боярских. Думал о слухах, которые всё упорнее ползли из Киева в Городец, и сердце его сжимала тревога: боязно стало жить людям Юрия Суздальского в заброшенном среди киевских вод и лесов Городце без всякой защиты. Наедут чужие ратники или половцы: кто поможет? Князь - далеко, а Киев - под боком. Это и страшно: для силой занявшего киевский «стол» Всеволода Ольговича и брата его Игоря небольшое селение Юрия Суздальского под Киевом кажется чем-то вроде занозы. Похоже, что сын покойного Мономаха протянул сюда из Суздаля свою долгую руку, намекая на право быть после смерти отца великим киевским князем.

–  Легко ли терпеть такую занозу князьям Святославовой ветви?
– тревожно думал Страшко.
– Не стерпят Ольговичи такого! Недаром в прошлом году весной, когда в Городце отдыхали спешившие в Византию суздальские послы, было велено Страшко укрепить Городец: князь Юрий настрого приказал обнести сельцо бревенчатым тыном да выкопать ров поглубже, чтобы со степного юга вход был только через мостки. А месяца два назад приплывал в Городец старший сын кузнеца Никишка и опять рассказывал о растущем нелюбье между князьями, о смутах в Киеве и о злых половецких набегах, почему-то вдруг участившихся за последнее время за Сулой и Псёлом.