Юрий Гагарин
Шрифт:
Глава первая
ГАГАРИН И ЧЕРТ
Фраза «Гагарин родом из Клушина» обычно подразумевает намерение говорящего подчеркнуть эффектный контраст — человек, которому суждено было покорить космос, родился в невероятной дыре; преподаватель Гагарина в Академии Жуковского С. Белоцерковский так и пишет: «в глухой деревне Клушино» (10). Меж тем из того факта, что профессор впервые услышал о Клушине из газет в 1961 году, не следует, что если бы не Гагарин, то никто никогда о существовании этого медвежьего угла и не услышал. Какой уж там медвежий угол.
Именно там, ровно в том месте, откуда родом Гагарин, за триста с лишним лет до его появления на свет произошло событие [8] , которое фактически привело в какой-то момент к ликвидации российской государственности: здесь была разгромлена огромная русская армия под командованием Дмитрия Шуйского — и, что хуже, разгромлена
8
Впервые внимание автора привлек к нему Л. А. Юзефович.
Собственно, именно вследствие этого разгромного поражения на своем поле перестала существовать русская армия, был низложен царь Василий Шуйский — и царем стал поляк; западная часть России в целом и Москва в частности были оккупированы польскими войсками. То, что Гагарин — клушинский — уже само по себе курьез: примерно то же самое, как если бы какой-нибудь великий татарин родился на Куликовом поле или француз — в Ватерлоо.
Интересно, спрашивал ли его кто-нибудь о Клушине — «то самое, да?», — когда он приезжал с визитом в Польшу? Единственное, что мы знаем, из английских, правда, газет, — это что Польша, несмотря на свой статус сателлита СССР, была одной из тех стран, где Гагарина принимали весьма прохладно.
Одним из факторов в пользу выбора космонавтом № 1 Гагарина (33), а не Титова, было то, что Титов с Алтая, то есть с колонизированных земель, тогда как Гагарин — из-под Смоленска, с исконно русских (от Клушина до Кремля — 180 примерно километров строго на запад; по дороге нужно проехать исток Москвы-реки и реки со странными названиями Гжать и Мжуть; сам Гагарин, по свидетельствам очевидцев, когда дорога позволяла, закидывал на своей «матре» стрелку спидометра за отметку 200 и покрывал это расстояние за два часа). В плане космоса ему повезло, что правда, то правда; однако в целом география досталась Гагарину тяжелая — из тех, что совершенно точно детерминируют судьбы оказавшихся ее заложниками жителей. Поляки, французы, немцы — все, кто имел неосторожность сунуться в Россию с Запада, неминуемо вынуждены были прокомпостировать путевой лист в Клушине. Это была часто выжигаемая, опустошаемая территория, на которой отсутствовала традиция долгого наследования имущества; почти каждому поколению приходилось начинать практически с нуля — и, соответственно, у жителей формировался особый тип сознания. Было бы шарлатанством пытаться вывести из этого некий особый генотип Гагарина — однако наверняка все эти оккупации так или иначе откладывались в исторической памяти, «в генах».
Также небезынтересно — раз уж мы заговорили о географии, — что Гагарин родился недалеко от того места, где Пьеру Безухову в «Войне и мире» (в романе — у деревни Шамшево под Смоленском) приснился знаменитый сон про живой глобус из капель — сон, в котором, при желании, можно разглядеть, среди прочего, зашифрованное символическое описание судьбы Гагарина.
Помимо пространственных совпадений есть и временные: кто-то очень внимательный подметил, что свой «доклад, посвященный проблемам ракетного полета человека в стратосферу, Королев написал в день рождения Гагарина, 9 марта 1934 года» (31).
Также про Гагарина непременно сообщают, что он родился в крестьянской семье — что правда, однако, как всегда, важны еще и нюансы. Судя по всему, это была не вполне обычная крестьянская семья. Дело в том, что мать Юрия, Анна Тимофеевна, провела молодость в Петербурге — и в деревню именно что возвращалась, обладая новым опытом, с новой культурой и уже с не вполне деревенскими представлениями о жизни. Она всю жизнь занималась свиньями, огородом и стряпней, родила четверых детей, однако все, кто был знаком с ней, уверены, что она не была неотесанной деревенщиной и, как только появлялась возможность, читала и пыталась учиться. Соответственно, и сам Гагарин, при всем своем идеально пролетарском происхождении (мать — доярка, отец — плотник), провел детство вовсе не в культурном вакууме.
Гагарина-ребенка — то есть в совсем нежном возрасте — не так уж легко себе представить. Во время войны Клушино было фактически стерто с лица земли, так что про первые семь, довоенных, лет гагаринского детства мало что известно: посторонних свидетелей не осталось, а сами Гагарины в своих книгах не сумели выстроить живую — как в гайдаровских повестях — картину детства Юрия. Соответствующая иконография тоже практически отсутствует; вообще, почему-то советская пропаганда не сочла нужным разыграть тему «маленького Гагарина» и позаботиться о составлении сборника нравоучительных историй о детстве космонавта с расчетом задать эталон поведения для юных граждан. Даже нагибинские лубочные «Рассказы о Гагарине» начинаются с войны.
Клушино в войну не было тихим местом в стороне от больших сражений. Деревня расположена не на самой трассе Минск — Москва, но в широком смысле это была обочина большой дороги на Москву; на протяжении почти полутора лет — не очень глубокий тыл немцев, почти у линии фронта; удобное место для строительства концлагерей; всего их было в Гжатском районе восемь, и один из них — как раз в Клуши-не (6).
Удивительным образом поведение Юрия Гагарина в период немецко-фашистской оккупации запротоколировано сразу в двух независимых источниках. Мемуары старшего брата, Валентина, более литературные, чем мемуары матери, Анны Тимофеевны; у него есть сильные, как из классических советских фильмов про зверства фашистов, сцены — например история про косу. Анна Тимофеевна окашивала края канавы домашнего огорода. Тут появился немецкий солдат с лошадью — и пустил ее пастись в гагаринской ржи. Мать попыталась сделать немцу замечание, мол, иди-ка ты, мил-человек, со своей лошадью куда-нибудь еще, однако тот отобрал у нее косу и полоснул ею женщине по ногам: «Руссиш швайн!» Восьмилетний Гагарин попытался было наброситься на немца, но тот пнул его ногой в живот и тоже хотел порезать. Очень драматичный эпизод; в книге самой Анны Тимофеевны этой сцены нет, кроме того, знающие люди в Гжатском музее утверждают, что ни о чем подобном Анна Тимофеевна никогда не рассказывала, шрама на ногах у нее не было и вообще к исторической компетентности брата космонавта следует отнестись с долей скепсиса [9] .
9
Воспоминания членов семьи Гагариных о войне вообще вызывают у скептиков много вопросов, что неудивительно. До 1956 года о пребывании на оккупированной территории — если только у вас не было документального подтверждения, что вы водрузили красный флаг на здание немецкой комендатуры и пустили под откос эшелон, набитый эсэсовцами, — лучше было помалкивать вовсе. Позже об оккупации можно было говорить без каких-либо опасений — но определенный канон всё же следовало соблюдать, и литобработчики, помогавшие Гагариным писать мемуары, прекрасно это осознавали.
Любопытно, насколько соответствует действительности история про цыган летом 1941-го: по сути, Валентин Алексеевич пытается сказать, что их с Юрием отец остался на оккупированной территории потому, что в момент отступления заразился тифом от попивших из их колодца цыган (страшно подумать, что стало с этими тифозными цыганами, оказавшимися близко к линии фронта осенью 1941-го; об этом В. А. Гагарин не упоминает). Также следует с осторожностью относиться к рассказам о пребывании Валентина в плену. В воспоминаниях он пишет, что сумел бежать из плена буквально через три недели, на границе Смоленской области и Белоруссии. Судя по другим свидетельствам, его пленение продолжалось два года, до весны 1945 года, и к Красной армии он примкнул уже на территории Германии. Дело не в том, что мы пытаемся поймать гагаринского родственника на неблаговидном поведении (скорее над неувязками в его мемуарах можно иронизировать — что и делали саркастически настроенные комментаторы); эти два года брата в плену обернутся большой проблемой для Юрия — потому как анкетные данные такого рода были априори подозрительными. Именно поэтому ему придется в автобиографиях либо не упоминать о существовании старшего брата вовсе, либо не фокусироваться на этом этапе его карьеры. Что, впрочем, совершенно не означает, будто ничего из описанного Валентином Гагариным нельзя принимать на веру. История про подвешенного немцем к дереву младшего брата Бориса (который, странным образом, 34 года спустя, решив уйти из жизни, тоже повесился) подтверждается всеми Гагариными — письменно и устно. Тамара Дмитриевна Филатова, дочь сестры, Зои Гагариной, рассказывает, со слов матери, как Анна Тимофеевна на коленях стояла перед немцем, чтобы тот не угонял Зою в Германию, а та просила ее: «Мама, не унижайся».
Что бы впоследствии ни говорили о том, что сталинская пропаганда преувеличивала ужасы оккупации, «немецкий» период был самым тяжелым в жизни Гагариных. Они прожили полтора года бок о бок с чужаками. От этого периода остались три-четыре находящихся в жесткой ротации эпизода; все они подозрительно соответствуют формату серии «Пионеры-герои». Наверняка за это время происходило и многое другое; как-то ведь немцы взаимодействовали с Гагариными не только на уровне «матка-курки-яйки». Вряд ли все полтора года они каждый день провоцировали друг друга; менялась обстановка, менялись времена года, менялись слухи, менялся контингент; возможно, в какой-то момент у них сложились симбиотические отношения. Т. Д. Филатова рассказывает, что некоторое время в их доме квартировал немолодой, «сердобольный» фашист, который однажды пригласил в избу всех четверых детей, поставил их перед собой, обнял и сказал, что его отправляют к Москве и наверняка убьют там, а у него дома остались четверо точно таких же — и раздал всем по шоколадке.