Юрий II Всеволодович

Гладышева Ольга Николаевна

Москва — город молодой, еще ста лет не исполнилось с той поры, как заложил его Юрий Долгорукий. При нем это был город, обнесенный земляным валом и отыненный деревянными кольями. Через десять лет его сын Андрей Боголюбский, женившийся на дочери местного боярина Кучки, срубил крепкий дубовый кремль. В 1177 году свирепый рязанский князь Глеб превратил кремль и все посады в пепел. И еще не раз наведывались зорители — из Рязани, из Южной Руси, но все это были как-никак свои, а вот теперь надо ждать пришлых врагов — неведомо откуда-то взявшихся, неведомо зачем явившихся татаров.

Со стороны рек Москвы и Неглинной кремль неприступен

из-за высоких и отвесных, будто стены, круч. С тверской и ростовской сторон за Варварской горой кремль опоясан рвом. Измерив его, Нянька остался недоволен: шириной чуть больше двух саженей, глубиной же и того меньше. Долбить мерзлую землю тяжело, и воевода велел натыкать под снегом во рву побольше чеснока — острых шипов, а вал облить несколько раз водой, покрыть скользкой наледью. Москвичи исполнили его повеления, но про себя ворчали: де, зачем это, де, только зря спины гнем, потому как не видать нигде никаких татаров.

И торговища проходили, как всегда, в строго определенные дни и многолюдно, а привоз товара на них не становился беднее. Так было и в тот морозный день.

Торговище, по обыкновению, велось на открытом воздухе почти повсеместно, но строго по виду товаров. В одном месте, прямо в кремле ремесленники предлагали свой товар — скобяной да гончарный. Там же располагались и заморские гости, продававшие или менявшие на пушнину привезенные из Царьграда и Кафы ковры, кружева, шелка, вина, мыло, губку. Приезжавшие из ближних сел крестьяне становились со своим добром на Подоле. На время торопливо распрягали лошадей, ставили их у прясел с торбами или перед охапкой сена, а сани, груженные хлебом, мороженой рыбой, кадями, кадками, вязками лыка, гонта, оставляли на берегу. Ободранные и замороженные свиные и телячьи туши ставили прямо на лед реки. Продавали или обменивали обычно сразу тушами, возами, кулями, кадями, а тем, кто был победнее или поскупее, отвешивали пуды и фунты — соли, меда, воска, пряностей, овощей.

Как всегда, не было недостатка в нищих, в убогих и в тех людях, что продавали воздух. Все было, как всегда, но вдруг ударил полошный, вестовой колокол: по звуку все поняли, что именно он, а не благовестный.

На торгу и так-то шумно, а тут началось столпотворение и бестолковщина. Заполошно кричали бабы и дети, терявшие друг друга в людской сутолоке. Матерились мужики, торопившиеся запрячь в сани лошадей, чтобы утечь восвояси, да только мало кто успел…

Незнакомые крики неслись над Москвой-рекой:

— Кху! Кху? Кху?

— Ур-рага-ах!

Десятка два всадников на мохнатых коротконогих лошадях, грозно крича, размахивая короткими кривыми мечами, ворвались на плечах убегавших с торговища людей через Боровицкие ворота в кремль.

В полошный колокол ударил стражник, заметивший со стены приближение чужих людей. Филипп Нянька велел закрыть все ворота, а кметям и детям боярским вооружиться.

Татары, не встречая сопротивления и не видя опасности, сразу же принялись за грабеж. Хватали все подряд, жадно и бестолково. Что приглянулось, совали в притороченные к седлам баксаны, а вещи, на их взгляд зряшные, презрительно отбрасывали. Били глиняные горшки и тарели, топтали деревянные ложки и солоницы, рвали в клочья разное бабье узорочье. Из-за каждой железки, будь то ножик или свайка, начинали ссориться меж собой чуть не до драки, рвали друг у друга из рук оловянные чашки, кованые светцы — треножники с рассошкой для лучины. Охотились и на людей, высматривали, какая девка помоложе да поядренее, хватали их прямо за волосья, а если они вырывались и убегали, накидывали аркан и подтягивали на ремне к седлу.

Филипп Нянька и Владимир, а с ними все воины находились в засаде — иные на стенах, кое-кто забрался на крыши домов, а один из кметей вскарабкался на высокое дерево и, удобно устроившись на толстом суку, первым натянул тетиву лука. Его стрела ударила увлеченного разбоем татарина в спину под лопатку и прошла насквозь. Увидев это, соплеменники пораженного татарина опамятовались, снова выхватили из ножен мечи, завертелись на лошадях. Но теперь стрелы посыпались на них, словно дождь из тучи. Осмелели и торговавшие крестьяне, начали катить под ноги татарским всадникам кадки и даже деревянные пустые и с пивом бочки.

Избивали хищных пришельцев жестоко, беспощадно, лишь двоих тяжелораненых всадников оставили в живых для расспроса с пристращиванием.

Возобновлять торговлю охоты ни у кого уж не было, да и вечер наступил. Ремесленники, крестьяне, купцы подсчитывали потраву, а воины, вышедшие из своих укрытий, ликовали:

— Ай да мы!

— Как воробьев их перещелкали!

— А то!..

— Ну, а татары — это, хвать, просто обыкновенные разбойники, и только!

— Тьфу на них, и все тут!

Уже хотели было распахнуть ворота, чтобы вытащить оставшееся на Подоле добро, как вдруг снова раздался сполох. Дозорный закричал:

— Татаре! Тучами!

Вылезли на стены — верно: уж не малый отряд, а столь огромное воинство, что задние ряды его, растворявшиеся в вечерних сумереках, невозможно было ни разглядеть, ни сосчитать.

Новые всадники не мчались сломя голову, вели лошадей шагом, сторожко, высматривая то ли возможную опасность для себя, то ли ушедших вперед лазутчиков. Увидев стоящие на льду реки замороженные туши, подняли веселое галдение. Объезжали вокруг, разглядывали, свиные туши брезгливо валили на бок, а телячьи да бараньи сволакивали в одну кучу.

Непрерывно прибывавшие и прибывавшие татары — все на конях и при полном вооружении — не подходили близко к кремлю, но неторопливо объезжали Москву, брали ее в кольцо. Выбрав удобное место — в заветрии, на с взгорке или возле проруби — обустраивались для ночлега: — ставили на треногах небольшие медные котлы, разжигали костры.

— Будто у себя дома, — обиженно сказал князь Владимир.

— Да-a, не торопятся… Дескать, куда она, Москва-то, денется. Однако нам с тобой пошевелиться надо. — Филипп Нянька, всегда спокойный и невозмутимый, сейчас был явно встревожен. — Маловато силенок у нас, надо поголовно всех горожан подымать на защиту города.

Как стемнело, воевода с князем снова поднялись на мостки, обошли стены по всему пятиугольнику кремля. И в какую сторону ни обращали взоры, всюду — костры, костры, костры, будто звезд на небе — не счесть!

— Нянька, — оробел князь Владимир, — ведь если возле каждого костра хотя бы три татарина, то ведь и тогда их будет множество тысяч!

— Вот я и говорю, что горожан надо поднимать. Всех, всех поголовно!

— Неужто и баб тоже?

— Баб приневоливать не будем, однако же и они могут сгодиться — подать что-нито на мостки, ну там кипяток, смолу горячую, стрелы и пики, то да се, мало ли где они могут пригодиться. Однако, конечно, приневоливать не станем.