Юрий Лонго: «Вся жизнь как под общим наркозом»
Шрифт:
— Юра, а ты не думаешь, что она из-за тебя пьёт!
— Нет, это у неё наследственное. У неё отец пил.
«Какая-то неразрешимая проблема», — сказала я
Юре обо всём этом именно 14 февраля 2006 года, буквально за час до того, как у него случился первый приступ, и мы поехали в больницу. И тут же кто-то невидимый, в очередной раз услышав меня, мгновенно среагировал и как будто сказал: «Ну, что ж, не можете сами разобраться, разберусь я». И уже через два дня грубо отпустил всех. Всем троим, а может, и не только нам, дал возможность начать всё с нуля.
Но Юра никому не делал зла намеренно. Ну, вот так он был устроен. Таким его создал Бог,
— Повесь на самом видном для себя месте табличку: «ТЕ, КТО ТЕБЯ НЕ ЛЮБЯТ — ТЕБЯ ИМЕЮТ; ТЕХ, КТО ТЕБЯ ЛЮБИТ — ИМЕЕШЬ ТЫ!!!» Когда ты это осознаешь, а главное, перестанешь принимать, как данность, твоя жизнь изменится.
Что делать? Каждый человек ведёт себя с другими так, как ему позволяют себя вести. Но это неправильно.
Юра, к сожалению, часто строил свои отношения с людьми так, что человек вынужден был постоянно оправдываться. Манипуляция и самоутверждение за счёт другого — тоже своеобразная защита от внешнего мира, чтобы люди не приближались слишком близко. Обыкновенная техника НЛП.
— Я вот раньше думал, что ты не читаешь мои дневники, а теперь, думаю, что читаешь.
— Думай.
— Да, с тобой можно только по-хорошему.
Причем говорил, зная на сто процентов, что я ни в один ящик без спросу не заглянула за всё время нашего знакомства и пребывания в его квартирах.
А в другой раз сказал:
— Зачем ты читаешь в Интернете все те гадости, что обо мне пишут?
То есть не он должен себя нормально вести, а я не должна читать.
Или ещё:
— Зачем ты ходишь к Гончарову в магазин «Белые облака»? Ты ходишь к моему конкуренту. Вот сейчас приедет ко мне НТВ снимать передачу, не будешь смотреть.
А один раз после нашей ссоры сказал, что напился, и его чуть не забрала милиция. Якобы спас только звонок Никасу. А всё для того, чтобы у меня возникло чувство вины и я больше с ним не ссорилась. Неужели такое возможно — постоянно обманывать? Видимо, это всё-таки болезнь. На самом деле за все три года нашего знакомства я приняла в Юре всё, кроме обмана.
Ложь — самый страшный недостаток у людей.
В молодости некогда «думать о душе, а в старости уже поздно. Это — философия.
КРУГОМ ОДИН ОБМАН. КАК МОЖНО ЖИТЬ В ТАКОМ МИРЕ?
Но всё равно все Юру любили и откликались на просьбы по первому его зову. Но, если человек общительный и компанейский по своей натуре, если он тянется к людям, то это совсем не значит, что он их видит и слышит этих самых людей. Дело в том, что большая часть энергии уходила у Юры на работу. А подобный инфантилизм по отношению к близким, мне кажется, часто наблюдается у людей, занимающих ответственные посты, добившихся в жизни неких высот — ведь человек не может нести ответственность каждый день, по двадцать четыре часа в сутки, всю жизнь.
Только со временем и с помощью Лены Немцо-вич, я поняла, что Юра, постоянно находясь в обществе красивых женщин, часто умышленно выбирал не очень привлекательных, подходящих не более, чем для постели. Вот такую своеобразную защиту от внешнего мира, а главное — от себя самого, от своей памяти, боли, от страха снова попасть в зависимость от чувств и привычек.
Привыкал к человеку Юра очень медленно, с неимоверным трудом, но, привыкнув, как я говорила, его было «зубами не оторвать». Становился «мягкотелым», податливым и подчас просто бесхарактерным. Впору «верёвки вить». Юра хорошо знал эту свою слабость. Когда Алла Пятигорская серьёзно заболела онкологией и после проведённой операции не могла работать, он на целых полгода прекратил приём, никого не пригласил на её место, в сердцах воскликнув: «Как я буду без неё? Какое она имела право заболеть?» Я внутренне немного осуждала его за эти слова и даже высказала как-то раз ему свое мнение по этому поводу, а сейчас от безысходности мне впору самой закричать: «Какое ты имел право умереть?!»
А ведь на первый взгляд Алла, казалось бы, была просто секретарем, чья обязанность — встречать людей и занимать их до начала приёма. И они с Юрой тоже ссорились с постоянной периодичностью. Самое плохое, что ссоры происходили в том числе и на людях, в присутствии пациентов. Мы с Ольгой Бочковой, её подругой, даже старались Аллу воспитывать: «Алла, люди приходят, смотрят на Юру, почти как на Бога, нельзя этого делать в присутствии людей. Соблюдай субординацию».
Но все, к кому Юра привыкал, становились своими, родными, близкими, незаменимыми, единственными в своём роде, с кем расстаться уже было невмоготу. Ведь привычка — это тоже зависимость, и Юра, зная свою слабость, старался не привыкать. Алла Пятигорская была для Юры всем. До последнего её дня он ждал, что она всё равно вернётся, хотя у него уже была я и, как мне казалось, заменяла её на все двести процентов. Забросила дом, детей; днём и ночью — всё только для него. Правда, дети у меня уже взрослые, окончили МГИМО, работают, а сын успел даже жениться. И все же, все же…
К примеру, принесла из дома соковыжималку и ходила за нам, как за ребёнком: «Выпей морковный сок, выпей морковный сок», — Юра жаловался на глаза. А он три глотка выпьет и капризничает: «Я чаю хочу, я чаю хочу».
К порядку его приучить было невозможно. «В грязи я жить могу, я не могу жить с дырявыми карманами», — говорил Юра. И когда я уходила домой, в квартире тут же можно было убираться снова. Потому что, как он, например, остужал чай? Просто брал и много-много раз переливал его из одной чашки в другую. В результате чая в чашках уже не было, зато были лужи по всему столу и по полу от кухни и до самых комнат.
Удивителен Юра был во всём, начиная с поведения и заканчивая какими-то, на первый взгляд, мелкими, незначительными привычками.
Если с его любимого барного стула падала на пол подушка, — то ли Юра не замечал этого, то ли знал, что сейчас обязательно появлюсь я и всё приведу в порядок, — он просто вставал на неё ногами, не замечая этого.
Или лежит, например, хлеб в хлебнице. Аккуратненько завёрнут в целлофановый пакет. Так вот, чтобы достать этот хлеб, пакет он не разворачивал — ему обязательно нужно было даже не разорвать, а, я бы сказала, разодрать его. А уж о том, чтобы положить хлеб обратно в пакет, и говорить не приходится.
Но всё же больше всего меня поражало то, что мусор пищевого характера Юра выбрасывал почему-то преимущественно на кухне в мойку, хотя мусорное ведро стояло прямо под ней. Поэтому слесарем-сан-техником я тоже работала регулярно.
Навесная полка для сушки посуды над мойкой была очень неудачно сделана — в ней были стеклянные дверцы, и посуду в моё отсутствие он ставил исключительно сквозь эти стёкла, которые я просто не успевала заказывать и вставлять.
Но Юра всё равно жил с надеждой на возвращение Аллы Пятигорской и говорил мне: «У тебя — своя работа, у неё — своя».