Юрий (незаконченный роман)
Шрифт:
Думал. И когда, поев вчерашних холодных щей, выезжали со двора, все думал не переставая. И когда, наконец, измучив до предела лошадь, дотянули до борового леса, до твердого, еще не прогретого солнцем под укрытым шатром дерев наста, и конь ободрился, взоржал, отряхнулся всею кожей, словно собака, и ходу прибавил, так что обоим — ему и возчику — можно стало заскочить в сани и передохнуть — доселе воз, почитай, троймя везли! И тогда опять думал, поворачивая в голове так и эдак и все не находя ответа, как быть ему, всем им, служилым людям, в княжеской нелепой слепой ссоре? К кому пристать, коли придет таковая нужда?
Ибо и на
Вряд ли и сам Юрий Дмитрич, которого кони в сей час уносили к северу по еще не раскисшим дорогам страны — скорей, скорей, скорей! — перебраться через Волгу, не попасть в плен весенних, вскрывающихся рек, достигнуть своего Галича и уже оттуда рассылать грамоты и послов — навряд и сам Юрий ведал, какую смуту подняли на Москве его отъезд и ссора с племянником!
Сергей Иваныч в этот день тоже заглянул в Занеглиненье проведать родовой терем и разошелся с Сашком на какие-нибудь полтора часа. От прислуги узнав, что Сашка ограбили на рынке и соль ему дадена по заемной грамоте, нахмурясь, положил тотчас достать серебро и заплатить за соль, дабы не набегала лихва (протянешь до осени — и не расплатиться будет!). Но где — тотчас — достать серебро? Не хотелось с такою бедой идти к владыке Фотию, но у кого еще мог он получить заемное серебро без этой несносной лихвы, что нынче не стесняются брать даже и старцы монастырские?
Да тут, однако, и сам Фотий позвал его к себе. Не было бы счастья, да несчастье помогло! Сергей, идя к владыке, уже знал, о чем будет речь; князь еще лежал непохороненный, а уже зашевелилась, собираясь, ратная сила. Медленно, как несмазанное колесо, поворачивалось правило государственной политики (уже ускакали в Литву посланные Софьей вестоноши, уже дума на утреннем заседании своем осторожно и с оговорками, но высказалась всё же за Василия).
Фотий сидел в кресле мрачный, как никогда.
— Ты тоже, поди, за Юрия? — вопросил с ходу, едва Сергей взошел во владычную келью. (Фотий, оставаясь с Сергеем с глазу на глаз, не чинился, не чванился, часто говорил с Сергеем по-гречески, на равных, и очень одобрял изучение последним латыни и фряжского говора, предвидя, что то и другое вскоре всяко потребуется от его секретаря. Разговоры об унии Константинополя с Римом шли все упорнее, и судьба Руси, в случае заключения этой унии, повисала в безвестности — о чем Фотий никогда не забывал.)
— Садись! — примолвил Фотий ворчливо, обозрев его насупленным недоверчивым оком.
— Ты-то хоть… — начал, не докончил, уставясь в окно. Громко и радостно чирикали воробьи. Галка с шумом сорвалась с подоконника. Небо над кровлями и куполами Кремника приметно начинало голубеть. Даже сюда, в эту тяжело и пышно убранную келью, проникала весна.
— Ратных действий Юрий ныне не начнет! — высказал Сергей, сразу спрямляя разговор.
— Тако мыслишь?
— Весна! В одночасье рухнут пути, а там и пахать надоть! И сил у Юрия, у одного-то, не достанет. Великие бояре противу, вишь!
— А посад…
— Посад да и простые ратники — за Юрия, — подумав, пожав плечами, высказал Сергей. (Врать не имело смысла.)
— Юрия Патрикеевича одного Василий Дмитрич в думу всадил, дак и то сколь было колготы! Как засел да над кем стал выше — годами разговоры не утихали. Годами! А тут — не всё ли государственное устроенье иначить придет? Попомни мои слова, Сергие, допустим такое — и начнет, яко в Византии, меж набольшими пря [4] беспрестани, а тут не татары, дак Литва, а с Литвой — католики! Понимай сам! Владыка Алексий ведал, что делал, когда указал наследовать власть одному старшему сыну! Какой бы ни был! Люди смертны! И набольшие князья смертны такожде! Власть же крепка наследованием, продолжительностью! Дабы каждый знал-ведал и место свое в думе, и честь, и степень, и о потомках не было бы иной заботы… Власть стоит прочностью, церковь — традицией, убери то и то, и что останется от страны?! Ты умнее других, неужто и ты не зришь всей бездны, ныне разверстой пред нами? Когда престанут верить в закон и в обычай, престанут знать, что сын наследует отцу в думе княжной, — смогут ли и оборонить страну? — Фотий замолк.
4
Пря (устар.) — ссора, вражда.
— Токмо одно выскажу! — решился Сергей. — Не возможет так сотворить, что недостойный правитель, как в Царском городе иные из Палеологов, — начнет расточать земли и города, дарить их правителям чужих земель и приведет в скудность землю отцов своих?
— На то есть церковная власть! — твердо возразил Фотий. — Она должна не позволить набольшему губить страну! Без духовного крещения никакая власть не крепка! — сказал и замолк. И Сергей замолк, думая про себя: «Но ты умрешь и придет иной из земель заморских, и что тогда? Быть может, сейчас, именно теперь — и не далее! — стоило бы отступить от Алексиевых заветов и избрать Юрия? Хотя бы до поры, егда Василий подрастет и возможет править землей!» Подумал так и тотчас понял, что подумал нелепицу. У Юрия сыновья. От власти легко не отрекаются, будет новая замятия!
Фотий, будто услышав эти молчаливые сомнения Сергея, глянул на него искоса. Присовокупил:
— Чернь седни бает одно, завтра другое, как ей на душу ляжет — на чернь полагаться нельзя. Надобно слушать людей смысленных! Надобно глядеть в даль времен! — примолвил, уже не глядя на Сергея, и лицо его осветилось то ли от солнца, наконец-то прорвавшего хмурую преграду туч, то ли внутренней духовной верою, от которой и прежде лик Фотия временами становил светоносным.
— Дак не заратятся нынче? — вопросил Сергея еще раз.
— Не должен! — молвил Сергей.
Попросить о серебре стало совсем неудобно, так и ушел бы без вопрошания, но Фотий заметил, понял, спросил.
— Племянника обокрали! — с неохотою отозвался Сергей. — Соль куплял! Дак купец дал по грамоте, в долг.
— Сколь надобно?
Сергей, краснея, назвал сумму. Фотий ударил в серебряное блюдо, подвешенное на цепях. Вбежал служка. — Казначея ко мне! — приказал Фотий. И, уже отдавая Сергею кошель с серебром, присовокупил:
— Селецкую волость не забудь! Рассчитаешься с казначеем, когда привезешь дань! Дома-то у твоих все хорошо? (О смерти родни Сергеевой Фотий уже знал.)