Юрий Звенигородский
Шрифт:
Скучная толстая тетка Анна нисколько не занимала княжича. Сухощавость длинной литвинки тоже не привлекала. Он, едва переступив порог, жадным взором вонзился в мать, с которой виделся редко и не подолгу. Воистину царица, как величала Домникея! Трудно сказать, что в ней лучше: осанка, походка, стать? Не назовешь, что более прельстит в ее лике: тонкие брови, большие очи, прямой нос, особого склада уста или русая прядь, выбившаяся из-под венца? Одно всегда чувствовал младший сын: сколь не глядишь на матуньку, глаз оторвать не в силах! На сей раз на ней алый соян и голубая мятелия [4] , ниспадающая с нежных округлых плеч, покрывшая весь пол вкруг нее. Юрий трепетно протянул руку
4
Соян — род верхней распашной одежды. Мятелия — мантия, верхний, безрукавый женский или мужской плащ, накидка.
— Анна, веди Василия, а сноха Марья — Георгия. Заждались нас. Пора!
Она ни разу не назвала своего младыша Юрием, неизменно — Георгием. Но почему Елену Ольгердовну поименовала Марьей да еще и снохой, княжич не мог взять в толк.
Едва отворились большие двери, шум в Набережных сенях затих. Великая княгиня взошла на свое высокое место, поставила Юрия по левую сторону от себя, Василия — по правую. Взяла ручку шестилетнего, оперлась на плечико девятилетнего и чуть вскинула величавую голову.
— Здравы будьте князья, бояре и воеводы, боярыни, воеводские жены и жены служних!
Звучный голос отозвался в стекольчатых окнах задорным звоном. Вразнобой ответило общество, склоненное в поясном поклоне:
— И ты будь здрава на много лет, государыня-матушка, великая княгиня Евдокия Дмитриевна!
Княжича Юрия мучил вопрос: почему матунька его только за руку взяла, а оперлась на Васенькино плечо? Ужли девятилетний много мужественнее шестилетнего? Ответ пришел сразу: по старшинству! Младыш, вздохнув, стал разглядывать именитых гостей: мужской род справа, а женский слева. Здесь нынче собрались за редким исключением те, кто уже на покое, кому на поле брани не место. Вон старейший боярин Даниил Феофанович. Чуть поодаль седобородый Иван Феодорович, племянник последнего тысяцкого. За ним — памятный по недавней встрече Федор Андреич Свибл. Особняком оперся о подоконник по слабости ног Иван Родионович Квашня.
Мужей было мало, жен больше. Ближе всех — Елена Ольгердовна, почему-то названная Марьей да и снохой. Что она показывает глазами? А! Он стоит не прямо, левое колено подогнул. Юрий тотчас поправился.
Игумен Чудова монастыря Исакий подошел к великой княгине с большой иконой Спасителя. Евдокия Дмитриевна прижала руки к груди и громко стала молиться:
— Господи, Боже, Вышний Творец, взгляни на мое смирение! Сподоби снова узреть любимого государя, великого князя Дмитрия Иоанновича! Помоги ему Господи крепкой рукой победить поганых измаильтян [5] . Не сотвори, как было на реке Калке [6] . Избави нас от такой беды. Не дай христианству погибнуть. Да славится имя Твое на Русской земле! Она не имеет надежды ни на кого, как на Бога, могущего оживить и умертвить. А я, грешная, лелею ныне двух малых потомков, князя Василия и князя Юрия. Они еще не могут противостать ни жгущему солнцу юга, ни хладному ветру запада. Что я в силах сделать одна? Верни им, Господи, здоровым и невредимым отца их, дабы земля наша тем спаслась и потомство мое царствовало вовеки.
5
Измаильтяне — так в древности называли на Руси восточные племена, потомков Измаила, сына библейского праотца Авраама и его рабыни Агари. Авраам по настоянию жены Сарры изгнал незаконнорожденного в Аравийскую пустыню, где тот стал родоначальником арабских племен.
6
В 1224 г. на реке Калке произошло первое
Великая княгиня завершила молитву земным поклоном. Ей последовали все остальные.
Затем она поднялась, привлекла к себе сыновей и, сверкая дивными очами, сказала:
— Это не плач при проводах на поле брани. Нет! Это мольба о победе, в которую верю свято.
— Вера — большое благо, — тихо заметил Даниил Феофанович. — Однако же, матушка, надо бы загодя помыслить о том, чтоб застава в Каменном городе была крепкая и припасу оказалось довольно. Ежели паче чаяния явится под наши стены Мамай, отсидеться бы!
Тут старший братец Васенька дернулся из-под материнской руки и воскликнул:
— Враг сюда не придет!
Грек, митрополит Киприан, неодобрительно поглядел на несдержанного княжича:
— Хотя устами младенца глаголет истина, а все же польза слушать и старших.
Вперед вышел боярин Свибл:
— Надо поддерживать связь с Коломною ямским гоном, дабы ежечас получать известия. Иначе поздно будет жечь посад и варить смолу.
Юрий удивился, с каким проворством тучная тетка Анна, жена Боброка, оказалась перед боярином.
— Как тебе себя-то не стыдно? У всех настрой встречать победителей, а у тебя — бежать без оглядки.
Свибл не отступил:
— Нет греха бегать от бед и напастей.
Архимандрит Исакий осенил крестным знамением спорщиков:
— Тише в такой судьбоносный час! Живи упованием каждый! С нами Бог, христолюбивое воинство всей земли!
Однако тишины не стало. Одни призывали молиться и ждать победы. Другие — готовиться к худшему, к тяжкому сидению в крепости или к благоразумному бегству. Великая княгиня мерила пылкими взорами тех и других, будто сравнивала и взвешивала, прежде чем молвить слово. В то же время она то и дело поглядывала на двери, как бы ожидая главную силу, могущую вразумить всех и вся. Юрию стало тесно близ матери, слишком все сгрудились вкруг нее. Голоса мешались, смысл резких, обрывистых речей путался в голове.
— Нет прочного мира с Михаилом Тверским!
— Ольгердовна, твой братец Ягайло стакнулся с Мамаем, ведет литовские полки против нас!
— Олег Рязанский изменил! Слышали сговор Ягайлы и Олега Рязанского? Вестоноша донес…
— Знаем, все знаем. Литвин с рязанцем решили, что наш государь в испуге побежит из Москвы.
— Воистину так! Они оба займут ее, одарят Мамая и разделят московское княжество: одна часть Литве, другая Рязани.
— Княгини и боярыни, жены воеводские и жены служных! — возвысилась над громкоголосицей Евдокия Дмитриевна. — Угомоните ваших мужей! Хоть сами будьте мужественнее!
— Мы? А что мы? — выставилась, подбоченясь, самая молодая из жен. — Что мы можем?
Василий подтолкнул Юрия, указывая на тетку Анну, супружницу воеводы Боброка. Она пробасила невозмутимо спокойно:
— Каждому дано по силам его. Я речь веду о двух всем известных княгинях, Феодоре Ивановне Пужбольской и Дарье Андреевне, дочери стародубского князя Андрея Федоровича. Обе обрядились в мужское платье, взяли оружие и пошли в полк моего мужа простыми воинами.
— Враки, — донесся шепоток сзади.
В ответ из гущи людской дана была короткая отповедь:
— Анна Ивановна отроду не врала.
Настала наконец тишина. Ее прервал скрип открывшихся высоких дверей. На пороге возник Федор Андреевич Кошка, сын дедушкина боярина Андрея Кобылы, самый уважаемый близ великого князя. Он был оставлен воеводою на Москве на время великой битвы. Не его ли великая княгиня искала взором, ждала, будто вот придет и одним словом вразумит всех и вся.
Однако Кошка молчал.
По его знаку двое слуг ввели под руки человека. Ни обуви, ни одежды не разглядишь под слоями грязи. Лик черный, борода — сосульками вразброд. Весь в поту! Широко раскрыл рот, жадно дышит, а звука не выдавит из гортани.