Юрий Звенигородский
Шрифт:
Сын вымолвил:
— Ниспосланное свыше чудо!
Евдокия Дмитриевна кивнула:
— Вот оно-то и подвигло торопиться с постригом.
Вышли в Набережные сени. Встретили Галицкого, что расстался с князем перед его свиданьем с государем, сказав: иду, мол, по своим делам. Теперь он будто ждал матери с сыном. Поприветствовал ее и выразил желание:
— Дозволь, великая княгиня-матушка, сопутствовать сегодня твоему уходу.
Она доброй улыбкой разрешила.
В «царицыной», как называла еще мамка Домникея, карете пересекли Великокняжескую площадь, проехали Архангельский
— Здесь я упокоюсь, — взглянула на него великая княгиня, выходя с помощью Галицкого из кареты.
Юрий шел рядом, наблюдая у монастырских врат череду нищих. Вдруг у боярина Бориса вырвался возглас. Но тут же князь был отвлечен голосом нищего-слепца, что от входа в монастырь полз к матуньке, протягивая руки.
— Боголюбивая княгинюшка, кормилица нищих! Ты обещала мне во сне даровать зрение. Исполни же слово твое!
Евдокия Дмитриевна, не обращая на него внимания, как бы нечаянно приопустила длинный рукав тонкого летнего платья. Слепец мгновенно ощутил его в руке, отер глаза и встал с колен.
— О! — молвил, изумленно поводя очами, как бы сызнова воспринимая Божий мир. — О, благодать!
Торопясь, стал земно отбивать поклоны вслед.
Борис Галицкий зашептал Юрию:
— Это же тот самый, Афонка Собачья Рожа, что спьяну в кабаке повторял хульные измышления о вдове Дмитрия Ивановича и ослеп. Вот совпадение!
Князь бросил взор на прощенного слепца:
— Не совпадение, а искупление греха.
Матунька остановила провожатых у привратницкой:
— Не ходи далее, Георгий. — Перекрестила сына. — Будь справедлив во всем. — Еще раз перекрестила. — Государю-брату передай благословение и пожелание наследника. — Галицкому сказала: — Боярин Борис, остерегай князя от дурного. Бог будет тебе судья.
Потомок галицких княжат едва успел припасть к ее руке.
Пришлось вернуться в златоверхий терем не в седлах, как положено мужчинам, а в карете. Будет теперь ветшать богато изукрашенная колесница без царицы.
Юрий жалел, что матунька не разрешила переступить порога женской обители. Где-то в глубине души лелеялась надежда хоть на миг узреть бывшую мамку Домникею, в иночестве Мелетину.
Галицкий же по пути вспомнил, как при нашествии Тохтамыша великая княгиня доверила ему на сохранение великокняжеские ценности, и как он справился с таким труднейшим делом, приобретя боярство. Юрий, слушая воспоминания бывшего дядьки, думал о Настасьюшке и с беспокойством повторял мысленно ее слова: «Почаще навещай. Чую, время мое близится». Простясь с боярином у Красного крыльца, высказал просьбу:
— Загляни к моей княгине. Как она там?
Полный пережитых впечатлений, поднявшись в златоверхий терем, младший брат не постучался к старшему. Вошел, задумавшись, в государев деловой покой и тут же поругал свою забывчивость. Застал, чего не хотел видеть и слышать.
Брат бегал по покою, потрясая кулаками. Вдругорядь свергнутый смоленский князь стоял, потупясь.
— Ты, — кричал Василий, —
Убитый горем Святославич заверял:
— Бояре, говорю, бояре виноваты. Крамольники! Ты медлил, а они…
— Да, — перебил Василий, — я слишком терпеливо медлил. А теперь скажу: нет у тебя защиты на Москве. Нет даже безопасности. Живи, как знаешь!
— Что ж, — пробурчал изгой. — Благодарствую на откровенности. Пойду искать защиту с безопасностью в великом вольном Новгороде.
И, не взглянув на зятя, вышел.
Юрий укорил брата:
— Это чересчур!
Великий князь взял себя в руки, сел в кресло.
— А что мне, воевать с Витовтом за Смоленск? Да я лишусь Москвы! Тесть твой союзник без единого воина за пазухой!
Чуть оба успокоились, завели речь о матуньке. Младший поведал старшему о чуде исцеления слепца. Василий встал, задумчиво взглянул на образ в красном углу, с глубоким чувством тихо промолвил:
— Святая женщина!
Расстались, сговорившись вместе навестить родную инокиню после пострига.
В Набережных сенях к страшному своему изумлению Юрий снова встретил Галицкого. Бросился к нему:
— Что?
Бывший дядька поспешил пошире улыбнуться:
— Поздравляю, князь, со вторым сыном!
Лобзания, объятья и — бегом с Красного крыльца к коням…
В доме, словно в улье, все в движении: челядь снует, сенные девки гомонят, дворский Матюша Зарян с ног сбивается:
— О, господине, пир готовим!
В больших сенях уже — сбор ближних: Данила Чешко, Семен Морозов, прибывший недавно по удельным надобностям звенигородский молодой боярин Глеб Семеныч. Добрые, приятные люди!
Счастливый Юрий, не дослушав поздравления, опрометью — к жене.
Она лежала в спальне, где нынче с ней простился. Рядом — новый человек, спящий малютка, коего так ждали с обоюдными мечтаниями. Юрий припал к влажному лбу Анастасии.
— Чудотворница моя!
Она как будто показалась пасмурной. Супруг забеспокоился:
— Страдала?
Мотнула головой:
— Страдала от короткого прощания с отцом. Бедный, обманутый, вдругорядь изгнанный! Твой брат с ним поступил жестоко.
Юрий пытался оправдать Василия:
— Не было выхода.
Бывшая княжна Смоленская суровым голосом провидицы подчеркнуто неторопливо изрекла:
— У московлян найдется выход, когда Витовтовы головорезы им самим покажут зубы. — И присовокупила: — Под городом Коложем они две лодки накидали мертвыми детьми. Такой гадости не было с тех пор, как стала Русская земля!
Опущенный с неба на землю, потрясенный князь гладил дрожащей рукой густые смоляные волосы княгини и не находил речей утешить, а верней, утишить. Она притихла, глядя на него. Голос перешел со звонких вершин к нижним мягким звукам. Очи из суровых стали ласковыми, уста коснулись мужней руки.