Юрий Звенигородский
Шрифт:
Но чуть не каждый день рождает неприятности. Вот старец Олег умер. Вместе страдали душами в Смоленске и — нет Иваныча! А как сбылось его предсказание. Витовт дважды осаждал Смоленск. Бил бесполезно пушками, буравил неудачными подкопами. Не взял. Однако сторонники его росли. Взбешенный Святославич казнил скрытых врагов, а они множились. Казалось, отрубаемые головы чудесно могут прирастать к плечам. Было яснее ясного: не пушками возьмет литвин твердыню, а изменой!
Юрий с государем-братом в жару пил охлажденный квас в Набережных сенях, когда проворный челядинец возвестил прибытие великого князя Смоленского. Василий давно ждал, выслал по его просьбе опасную грамоту [62]
62
Опасная грамота — охранная, оберегающая, дающаяся для безопасного проезда.
С той внезапной встречи одноименцы, тесть и зять, почти не виделись. Святославич приезжал проведать дочь. Юрий Анастасии ничего не сообщил о казнях после взятия Смоленска, родитель это понял и тоже довольно молчал. Как было княгине догадаться о неприязни между мужем и отцом? Оба словно согласились благоразумно держать ее в неведении…
Она раскрыла очи вслед за проснувшимся супругом.
— Заспались? Как поздно! А мне всю ночь виделись молнии, слышался гром. Как страшно!
Князь бережно обнял носительницу новой жизни, драгоценную свою княгиню, чуть прикоснулся соскучившимися устами к ее плечу и осторожно встал с ложа.
Пришла служанка Васса обиходить госпожу. Анастасия, провожая взглядом мужа, попросила:
— Навещай почаще. Чую, время мое близится.
Приоткрыв дверь, задержался, оглянулся. Лик Настасьюшкин не вызвал ни малейших опасений за нее.
На своей половине сходил в мыленку. Там встретился с Ивашкою Светёнышем, коего выпросил у Галицкого и сделал своим служкой. Всегда неразговорчивый, как неодушевленный, Светёныш на сей раз изрек:
— Борис Васильич молится в Крестовой. Заждался твою милость.
Бывшего дядьку князь встретил у двери в Крестовую.
— Здоров ли, друг мой? О чем Бога просишь?
Галицкий имел печальный вид.
— О матушке твоей молюсь, нашей княгинюшке, Овдотье Дмитриевне.
— Что? — дрогнул Юрий.
Боярин, испугавшись его страха, успокоил:
— Милостивица наша здравствует. Только, слышно, уходит нынче в свой Вознесенский монастырь. Хочет принять ангельский образ.
Сын знал желание матери, однако полагал: его осуществленье где-то далеко. И вдруг сегодня…
Галицкий, видя его смущение, назвал причину:
— Брат ее, твой дядя, Василий Суздальский, скончал жизнь в Городце. Заполночь пришло известие. На похороны государь ехать не хочет. Овдотья Дмитриевна не может. Одним словом…
Что одним словом? Не договорил. Поутренничали вдвоем молча. Юрий размышлял о враждовавшем дяде,
— Отправлюсь к государю в златоверхий терем, — решил Юрий. И попросил бывшего дядьку: — Сопроводи меня.
Лето было в разгаре. Тополиный пух плутал в пространстве, попадая в очи, ноздри… Солнечный день слепил. По узким людным улицам кони медленно тащили колесницы, как улитки свои домики, а в домиках-то луноликие подруги кремлевской знати. В опущенном окне кареты конный Юрий встретил постаревшую Елену Ольгердовну. Поздравствовался.
— Как дядюшка?
— Плох Владимир Андреевич. Ох, плох! Увожу в Серпухов. Тут иноземные лекари залечат.
В Набережных сенях столкнулся с Софьей Витовтовной. Великая княгиня выглядела довольной. Может быть тем, что затмевавшая ее свекровь уходит в монастырь? Пухлые щеки ее более набухли, тонкие уста змеились. Принимая поклон деверя, спросила:
— Твоя Настаска-то скоро опростается?
Юрий отвечал учтиво:
— Спасибо на внимании. Анастасия Юрьевна вот-вот должна родить.
Завидно неудачнице! Чужие сыновья колют глаза.
Великий князь принял брата в деловом покое за большим столом, заваленным листами пергамента и писчей бумаги. Он в противоположность татуньке любил письмо.
— Присядь со мною, Гюргя, — придвинул мягкое кресло. — Выслушай известие и просьбу.
Юрий насторожился: братнее лицо не радовало.
— Чего так грустно ожидал, то и случилось. Позавчера Смоленск отдался подоспевшему Витовту.
— Ужели? — вскочил Юрий. И подумал: «Вот он, гром небесный!»
— Чему дивишься? — вскинул хмурые очи старший брат. — Пока твой тесть выклянчивал здесь моей помощи, его бояре, родичи казненных, послали звать Витовта: «Приди скорее, прежде чем ваш князь вернется с московским войском». Тестюшка мой пришел и взял город. Проворный Елисей Лисица пять коней загнал, чтоб срочно сообщить. Теперь ходи и думай: может, так лучше?
Братья помолчали. Юрий в душе не согласился, что так лучше. Однако не имел уверенности, полезнее ли было бы помочь силой Святославичу сберечь свое великое княжение.
Государь-братец попросил:
— Поезжай с матунькой в обитель. Проводи ее: сегодня постриг. Мне недосуг: улан-царевич прибыл из Орды. Надо договориться о подмоге. Не покусился бы литвин на наши слабые окраины.
Юрий наклонил голову. В дверях услышал:
— Зайди вечером. Доставь матунькино благословение. Я инокиню после навещу.
На женской половине встретилась постельница Анютка. Она и доложила Евдокии Дмитриевне о сыне. Юрий был принят в Передней. Великая княгиня-мать вышла, готовая к выезду. Сын бросился к ней:
— Сколь скорбное известие услышал я сегодня! Ты покидаешь мир?
Матунька с сияющим лицом поправила:
— Радостное известие!
Юрий искал причины:
— Что тебя подвигло? Смерть братьев, моих дядей?
Княгиня покачала головой:
— Сие пережила. Все смертны. На все Божья воля. Но вчера во сне я лицезрела ангела. Проснувшись, чувствую: лишилась дара речи. Анютке показала знаками, чтоб подала икону, дабы приложиться к ней в надежде обрести возможность говорить. Постельница в расстройстве чувств не с моего киота сняла образ, а сбегала к себе в спальню, принесла… Гляжу, глазам не верю: архангел Михаил! И, только что не могшая произнести ни слова, я воскликнула: «Он точно в таком виде явился мне!»