Юванко из Большого стойбища

Савин Виктор Афанасьевич

Домой он вернулся с тяжелой ношей. Он весь был увешан птицей. Глухари и тетерева, связанные попарно, были перекинуты через плечи, висели на поясном ремне, мешая идти. Усталый, вспотевший парень еле передвигал ноги, но на сердце у него было легко и радостно.

— Аи, вот как! Много набил, — говорит отец, помогая сыну снимать добытую дичь. — Шибко ладно. Так-то хороший охотник будешь.

— А Семен что принес? — первым делом спросил Георгий отца.

— Семен не пришел, замешкался где-то.

— Ладно ли что с ним?

— Придет. Далеко ходит. Глухарь увел, косач увел. Много принесет.

Старший сын вернулся

очень поздно, в потемках. Его сетка была пуста. Не отвечая на вопросы отца, он разделся, со злобой взглянул на Гошкину добычу, отказался от ужина и сразу лег спать.

С этого дня Георгий постоянно был с удачей, а Семен возвращался из лесу налегке и все жаловался на отсутствие птицы.

— А Гошка где берет птицу? — спрашивал отец.

— Гошка-то счастливый. Мама говорит, он в рубашке родился. Как не повезет так-то.

— Птица разве сама на ружье к Гошке лезет? Неправильно говоришь, Семен! У счастья нет ног, счастье к людям не прибежит. Его надо искать. А как искать? Думать надо, шибко думать. Гошка лучше думает. Лес большой ведь. Без ума пойдешь — только ноги намнешь… Пошто задираешь перед Гошкой нос? Зачем корчишь из себя большака? Надо вместе с Гошкой ходить, надо учиться у Гошки. Ты идешь в лес все одно что приезжий гость. Гошка идет в лес как хозяин и как работник.

Ничего на это не ответил Семен отцу.

И по-прежнему один измерял лес в треугольнике между двух рек и скалистым горным хребтом.

Какое постылое это место стало для Семена!

Наступила глубокая осень, пора добычи пушного зверя. Оделись в белые шубы леса, полегли травы под мягкими одеялами, выстроченными лапками зайцев, лисиц, куниц, белок, горностаев. Яков Тимофеевич съездил в Глухариное стойбище и привез из своего колхоза выращенных в питомнике двух собак — лаек Звонкого и Стрелу, — пополнил боеприпасы.

Вечером, накануне выхода на промысел, когда отужинали и погасили лампу, в доме долго еще не спали. Посредине избы топилась железная печка. Семен и Георгий лежали на кроватях. Звонкий, Стрела и свой домашний одряхлевший пес Хриплый были у порога и, положив головы на лапы, казалось, прислушивались к голосу старика Векшина, говорившего с полатей. Старик сообщил, что завтра будет большой праздник, охотники со всего края пойдут искать мягкое золото: шкурки белок, куниц, песцов, соболей.

В Глухарином, в правлении колхоза Векшин сказал: «Нынче мы дадим в три раза больше мягкого золота». Это записали на бумагу. А в бумаге он расписался. Три раза поставил «Векшин».

— Нас ведь трое: Яков, Семен, Гошка. Вон как! — пояснил он.

Старик слез с полатей, положил в красную, раскаленную печку, дышащую жаром, несколько полешков и снова забрался наверх, под потолок, где обжигало уши, как в бане.

— Вы не забыли, сынки, — продолжал он, — я говорил вам про большую книгу. То «Лесная книга». Ее составили наши люди, деды и прадеды. Она передается из рода в род, от охотника к охотнику. Кто не знает этой книги, тот выходит в лес как слепой. Куницу ему не видать как своих ушей, его обманет даже зайчонок, родившийся нынешним летом. Вот какая это книга!

Старик на минуту притих, прислушался. В избе отчетливо раздавался храп. Не сильный, а так, ровный, спокойный.

Старый охотник рассердился:

— Семен, Гошка, вы спите? Кому я говорю? Кому науку даю?

— Нет, нет, не спим!

— Что ты, тятя!

— А кто храпит?

— Это пес, Хриплый. Разморило его у печки-то.

И верно. Спал Хриплый, растянувшись на полу. Яков Тимофеевич успокоился.

— Старый стал мой пес. Плохо слышит. Вот и спит.

Потом он начал рассказывать детям о повадках пушных зверей, где их искать, как добывать. Страницу за страницей раскрывал «Лесную книгу».

А на другой день в пестром, пегом лесу, куда вышли по морозцу трое Векшиных с собаками на сворках, Яков Тимофеевич сказал:

— Теперь начнем. Вот какая книга! — И он очертил рукой в воздухе полукруг; перед ним были заснеженные поляны, островки ельника, кусты ольховника. — Хорошо! Ночью-то как раз снежок выпал. Удача будет.

На небольшой прогалине старый охотник остановился. На снегу, искрящемся, точно сахарный песок, были отчетливо видны не крупные и не мелкие следы: две продолговатые вмятины рядышком и две, почти круглые, стрелкой впереди, потом опять и опять две вмятины вместе и две впереди, напоминающие букву «Т» вверх ногами.

— Чьи это следы? — поглядывая на сыновей, спросил Яков Тимофеевич.

Георгий улыбнулся и устремил глаза на брата.

— Заячьи, — сказал тот. — Не знаю, что ли?

— Верно, Семен, — заключил отец. — Зайчишко прошел, косой. Тихонько прошел, не торопился. Где-нибудь тут он, недалеко ушел. Сейчас мы его найдем. Наш будет.

Старик Векшин спустил с поводка свою рыжеватую собаку, рвущуюся по следу, и подбодрил:

— Хриплый, возьми! Давай, давай… Гони его сюда.

Пес перебежал еланку, покрутился возле мелкого осинника, потом углубился в ельник. А через несколько минут послышался его визг, а затем задорный, настойчивый лай. И, хотя лай удалялся и становился чуть слышным, Яков Тимофеевич заявил:

— Скоро сюда косой придет. Тут у него лежка. Круг сделает и придет. По старому следу пойдет.

Старик расставил сыновей цепочкой вдоль прогалины, сам отошел в ее конец и тоже приготовился.

И действительно, лай снова стал приближаться. Хриплый уже не спешил, не горячился. Он уверенно шел по горячему заячьему следу, взлаивая, давая знать о себе.

Вскоре зайчишка выбежал на край елани, приподнялся на задних лапках, вытянул шею, повел ушами, прислушиваясь, оглядываясь. А когда увидел направленные на него три ружья и двух собак, вздыбившихся на поводках, страшно перепугался, припал к земле, но тут же, видимо, сообразил, что так делать не годится, приготовился к отчаянному прыжку, собрав все свои силы. В это время раздался выстрел и эхом плеснулся в сухом, морозном воздухе, загудел громовыми раскатами и заглох где-то в дальних перелесках.

Звонкий и Семен побежали к добыче.

Возбужденный, с пылающими щеками, Семен схватил беляка, торжествующе взметнул его над головой, потом прижал к груди, погладил пушистую шерстку и сунул в сетку.

— Нет, погоди! — остановил его отец. — Погоди в сетку класть. Ты про собак забыл. Задаром тебе Хриплый зайца гонял? Гляди, пес облизывается. Отрежь лапку, дай ему… Звонкому и Стреле тоже по лапке дай. Больше азарта будет у собак. Лесные порядки нельзя нарушать.

Собаки были спущены. Охотники углубились в ельник. Шли по мягкому, чуть запорошенному белой крупкой мху, снег лежал лишь на широких лапчатых ветвях деревьев, образующих внизу шатер, похожий на подземные выработки в шахтах, освещенных блеклым светом.