Южная Африка. Прогулки на краю света

Мортон Генри Воллам

Человек этот без устали рыскал по окрестным фермам, выискивая старые кофейники, трубки, ружья, газовые горелки и прочие ценные предметы. Я по достоинству оценил оригинальный метод убеждения, который он использовал по отношению к несговорчивым фермерам. Вот как он сам об этом рассказывал:

— Встречаюсь я, значит, со старым фермером, у которого есть нечто, на мой взгляд ценное, и спрашиваю: «Сколько вам лет?» Он отвечает, а я задаю следующий вопрос: «И вы, наверное, уже решили, где вас похоронят?» Фермер немного удивляется, но рассказывает. А я все допытываюсь: «У вас, небось, уже и надгробный камень заготовлен?» Как правило, все отвечают утвердительно. И тогда я сражаю его наповал коварным вопросом:

«Ну, и сколько человек, по-вашему, остановится, чтобы прочитать надпись на вашем надгробии?» Тут неизменно повисает пауза, а я дожимаю старого скрягу: «Послушай, дружище, ты просто обязан подарить музею этот кофейник! Он-то и станет твоим настоящим памятником! Ведь я собираюсь выгравировать на нем твое имя и имя твоей жены, а также дату и место твоего рождения. Люди будут приходить в Дростди и рассматривать твой кофейник. И все они помянут добрым словом и тебя, и твою уважаемую миссус…Ты только подумай, приятель! Нужен тебе такой надгробный камень?»

— И что же? — не выдержал я.

— Конечно, соглашаются! Сначала задумчиво чешут подбородок, а затем нерешительно мычат: «Ну да, может быть…» Короче, кофейник мой!

5

Я направлялся к Масселбаю, и путь мой проходил по живописной местности. Со всех сторон меня окружали горы и заросшие лесами ущелья. Меж темных деревьев струились ручьи с прозрачнейшей водой, то и дело мелькали укромные лощинки, поражавшие причудливой игрой света и тени. Затем дорога привела меня в край вересковых пустошей, и должен признаться, что более прекрасного вереска я не видел даже в Шотландии.

В отличие от Британии, где странник может остановить практически любого местного жителя и получить от него все необходимые сведения, Южная Африка, увы, не торопится делиться с вами своими секретами. Белые люди здесь не путешествуют пешком. Если вы видите одинокого путника на дороге, то он почти наверняка окажется чернокожим или цветным. А эта публика не горит желанием вступать с беседы с незнакомым автомобилистом. Я почти уверен, что настоящий африканер — который родился и вырос рядом с этими людьми — смог бы найти способ их разговорить. Однако мне такой подвиг оказался не под силу.

Где-то возле Альбертинии я остановился передохнуть и свериться со своей дорожной картой. Я стоял, наслаждаясь великолепным пейзажем, когда ко мне приблизился чернокожий парень и ловко подхватил отброшенный окурок. На вид ему было около сорока лет, хотя с этими чернокожими никогда нельзя быть ни в чем уверенными. У парня не было с собой никакой поклажи — ни тюка, ни мешка, ни того тяжелого кованого сундука, с которым местные жители так любят путешествовать на большие расстояния. Из этого я заключил, что он работает неподалеку. Парень выглядел достаточно сообразительным, поэтому я рискнул вступить с ним в беседу. Ниже я привожу наш диалог.

— Доброе утро! Работаешь поблизости?

— Так точно, баас,да.

— И чем ты занимаешься?

— Работаю, баас.

— Но что конкретно ты делаешь? Трудишься на ферме?

— Работаю, баас,да.

И он неопределенно махнул рукой вдаль — будто я мог невооруженным взглядом разглядеть ту нишу в сельскохозяйственной или промышленной жизни Союза, которую он занимает.

— Ты женат? Жена есть?

— Да, баас.Девять ребятишек.

Ого, это было уже что-то! Наконец-то я отыграл очко, как говорят американцы.

— И сколько денег ты зарабатываешь?

Парень бросил на меня быстрый, подозрительный взгляд, после чего железная занавеска снова с лязгом опустилась.

— Совсем немного денег, баас.

Так

мы продолжали беседовать на протяжении пятнадцати минут. Это было все равно, что пытаться открыть устрицу при помощи зубочистки. Тем более досадно, что я нисколько не сомневался: любой южноафриканец, владеющий капским диалектом или африкаанс, уже вовсю бы болтал с парнем, наслаждаясь потоком шуток и анекдотов. Ведь мне рассказывали, что цветные жители Капа непревзойденные рассказчики и большие шутники. Осознав собственную беспомощность, я сдался: протянул парню шестипенсовик, который тот с благодарностью принял и поклонился, молитвенно сложив руки.

Вскоре мне повстречалась маленькая деревушка, и я заглянул в скромную гостиницу, которую содержала фермерская семья. Небольшой обеденный зал живо напомнил Цветочную выставку в Челси. Нигде (за исключением, пожалуй, похорон) мне еще не доводилось видеть такого количества прекрасных цветов, собранных в одном маленьком помещении. Каждый столик был нагружен — я не могу подобрать другого слова — букетами георгинов, вереска, гвоздик, львиного зева, желтофиоли, розовых гладиолусов и белых лилий. Часть георгинов со слишком короткими стеблями плавала прямо в суповых тарелках, едва не закрывая их целиком.

Пока я наслаждался этим цветочным пиршеством, ко мне подошла цветная служанка и деликатно прошептала:

— Баасжелает пообедать?

Не отрывая взгляда от букетов, я признался, что да, таково было мое намерение. Тогда девушка протянула меню, и вот что я в нем прочитал:

Перловый суп

Маринованная селедка

Жареный картофель и лимон

Рыба под карри

Баранье рагу с фасолью

Тушеное мясо ягненка

Свиные отбивные

Жареный цыпленок

Холодная йоркширская ветчина

Соленая грудинка

Холодный молочный поросенок

Тушеные овощи — картофель, кабачок, бобы,

зеленый горошек

Желе и консервированные персики

Сыр

Можете себе представить! И это при том, что зал вмещал не больше десяти человек. Я огляделся. Кроме меня, за столиками сидели еще четверо посетителей, и все они были заняты делом — жадно поглощали обед. Да уж, следует признать: жаркий климат никак не влияет на аппетит южноафриканцев. Они научились в этом отношении не зависеть от погоды. Жалюзи опущены, вы поедаете жареного поросенка в прохладной полутемной комнате, а снаружи температура достигает ста градусов в тени. Кажется вполне естественным, что страна, начинавшаяся как животноводческая ферма, в конце концов стала сугубо плотоядной. Однако для того, чтобы понять, насколько рядовые африканеры обожают мясо, надо покинуть фешенебельные столичные отели и приехать в деревню.

«Дайте им хороший кусок говядины да добрый меч в руки, — и они будут жрать, как волки, и драться, как дьяволы». Так говорил Шекспир об англичанах. Однако, насколько позволяли судить мои личные наблюдения, англичане — даже в эпоху правления старого доброго сэра Ростбифа — по сравнению с южноафриканцами выглядели сущими вегетарианцами! Было нечто поистине гомерическое в тех обильных трапезах, которые я наблюдал в маленьких сельских гостиницах. Под бдительным взглядом соседей по столику — истинных африканеров — любой иностранец (пусть даже он только-только покончил с бараниной и приступил к свинине!) начинает чувствовать себя малосильным неженкой и бесполезным слабаком. Полагаю, такой зверский аппетит (как и многое другое в этой стране) достался Южной Африке в наследство от Голландии семнадцатого века.