Южная Африка. Прогулки на краю света
Шрифт:
Эмигранты более трех месяцев провели в море. За это время наблюдались вспышки таких распространенных в восемнадцатом веке заболеваний, как оспа, корь и коклюш. Несколько человек умерли, но на смену им народились новые колонисты. На одном корабле плыла небольшая группа ирландцев, которые развлекали своих попутчиков постоянными ссорами и скандалами. На другом судне тоже разгорелся конфликт, но уже на религиозной почве. И стоит ли удивляться, что при таком количестве переселенцев — да еще из страны, которую в последние годы раздирали идеологические разногласия и классовая вражда — время от времени на борту возникали споры и даже драки. Кто-то делил власть, иные были недовольны своими лидерами и переходили в новые партии.
Однако выдавались и спокойные дни, когда ничто не омрачало счастья будущих колонистов. И было
Короче, грядущие перспективы рисовались английским переселенцам в самом радужном свете. Однако уже первое столкновение с реальностью вселило в сердца людей оправданные опасения. Все корабли с интервалом в несколько дней или недель заходили в бухту Фалс-Бей, и вот тут-то колонисты впервые увидели свою новую родину. Взору их предстала дикая и варварская страна с устрашающими очертаниями горных вершин на горизонте. Пополнив запасы воды и провизии, колонисты продолжили плавание. Путь их лежал на север вдоль восточного побережья Африки. Здесь на берегу бухты Алгоа-Бей высился холм, которому в будущем предстояло превратиться в город Порт-Элизабет.
Прибыв сюда, корабли бросили якорь в полумиле от берега, и все путешественники сгрудились на палубе, разглядывая палаточный городок на холме. Там, среди палаток и тяжелых походных повозок расхаживали шотландские горцы из форта, полуобнаженные готтентоты и фермеры-буры. Чтобы высадиться на берег, путешественникам пришлось дожидаться прилива. Лишь тогда их перевезли на легких шаландах поближе к берегу. Последний участок пути они проделали на крепких спинах горцев или туземцев. Встречать вновь прибывших вышел сэр Руфан Донкин, не так давно овдовевший правитель колонии. Он собрал сколько смог палаток и вообще всячески помогал людям обустраиваться на новом месте. Сэр Руфан был 47-летним мужчиной, очень добрым и участливым. Он до сих пор оплакивал смерть молодой жены — за два года до того Элизабет Донкин скончалась в Индии от лихорадки.
Многие из переселенцев 1820 года в дальнейшем вписали свои имена в историю Южной Африки. Среди них следует назвать Эйлиффа, Боукера, Дэниэлла, Чейза, Кока, Карри, Годлонтона, Саути, Скэнлана, Шепстоуна и Шоу.
Итак, в первые месяцы 1820 года Южная Африка получила новое — уже третье по счету — вливание доброй европейской крови. Голландцы, ставшие первыми эмигрантами, принесли с собой нетерпимость семнадцатого века и собственные республиканские принципы. Вслед за ними приехали гугеноты, обогатившие Южную Африку религиозным пылом, а также чисто французской живостью и сообразительностью. И вот теперь появились британцы, и поначалу никто не мог разглядеть в этих замаскированных под фермеров людях будущих торговцев и предпринимателей. Однако дело обстояло именно таким образом: основным вкладом англичан стал запас коммерческой энергии и предприимчивости. Но не только. Английские переселенцы привнесли в южноафриканский менталитет особый британский патриотизм. Они, конечно, любили свою новую родину — так, как мужчина обычно любит жену. Но при этом в тайниках своей души сохраняли трепетное чувство к далекой Британии. Чувство это было похоже на привязанность взрослого мужчины к матери — женщине, которая когда-то дала ему жизнь.
Пожалуй, самой интересной личностью среди переселенцев 1820 года оказался Томас Прингл — сын фермера из Роксбергершира, ставший впоследствии поэтом, журналистом и писателем. Перенесенная
На момент эмиграции в Южную Африку Томасу было тридцать лет. Он возглавил группу шотландских переселенцев, в которую вошли его жена, отец и братья — всего десять человек. Принглы поселились в долине реки Бабуинов на ферме, которую назвали Глен-Линден; это имя она носит и поныне.
Томас Прингл стал первым южноафриканским поэтом. И хотя многие видят в его поэзии явное подражание Вальтеру Скотту, все же стихам Прингла нельзя отказать в красоте и силе, которые почти целиком вдохновлены реалиями Капской жизни. Кроме того, Прингла можно считать основателем национальной прессы, ибо — как это ни странно для колонии, существовавшей с 1652 года — лишь Томасу Принглу удалось добиться разрешения на издание независимого журнала. Однако самой выдающейся, на мой взгляд, работой Томаса Прингла стала книга «Рассказ о пребывании в Южной Африке», в которой он ярко и красочно описал жизнь переселенцев 1820-го.
Полагаю, лагерь на берегу Алгоа-Бей представлял собой удивительное зрелище. Бурские фермеры собрались здесь со своими бычьими повозками, чтобы развезти вновь прибывших поселенцев по их участкам. Прингл рассказывал, насколько странным и непривычным казался лондонцам такой способ путешествия — под скрип вагонов, щелканье бичей и дикие выкрики готтентотов. Ниже я привожу одну из его любопытных зарисовок.
Буры, — пишет Прингл, — сняли свои длинные ружья (или рурс,как они их называют) с парусиновых навесов вагонов и перенесли в великолепный вечнозеленый кустарник, в тени которого намеревались передохнуть во время привала. Они развели костер и, развязав кожаные мешки, достали провизию. Рацион их в основном состоял из сушеного мяса быка, которое они приправляли изрядным соопье,то бишь глотком, колониального бренди. У каждого из них в вагоне рядом с пороховницей хранился огромный рог со спиртным… Почти все африканские буры очень крупные и высокие мужчины. И вот эти великаны сидели, сохраняя аристократическое уединение, в своем зеленом билдеи с самодовольным видом покуривали огромные трубки.
Меня чрезвычайно заинтересовало описание буров, которое Прингл дает в своем «Рассказе». И не только благодаря непредвзятой заинтересованности (которая выгодно отличается от заведомой неприязни того же, скажем, Барроу), но еще и потому, что позволяет увидеть, насколько это дружелюбный народ, с какой готовностью буры протягивали руку помощи новичкам-англичанам. Там же можно найти и еще несколько превосходных портретов преуспевающего патриархального бура — с его стадами и семейными молебнами, на которых присутствуют как чернокожие рабы, так и свободные готтентоты. После прочтения книги Прингла у меня сложилось впечатление о бурах как о нации приграничных воинов, которые — с ружьем в одной руке и Библией в другой — строили элитарное общество в африканской глуши.
Не менее захватывающим выглядит рассказ Прингла о том, как росла и развивалась его собственная маленькая колония. Они пережили все трудности, которые обычно выпадали на долю первопроходцев, — и выматывающие крайности южноафриканского климата, и кровавые стычки с чернокожими туземцами. И мне приятно добавить, что Принглы, в отличие от многих своих соотечественников, сумели в конце концов достичь успеха и благоденствия.
Через два года после приезда Томас Прингл оставил ферму на попечение родственников и уехал в Кейптаун, где занял должность младшего библиотекаря в публичной библиотеке. Он написал письмо домой и пригласил приехать своего старого друга Джеймса Файрберна. Вдвоем они начали выпускать первую газету в Южной Африке. Четыре года спустя Прингл поддался чарам доктора Филипа (а человек этот имел очень большой вес в Колониальном офисе) и вернулся в Лондон. Остаток своей жизни он посвятил борьбе за отмену рабства.