Южная страсть (Черная маска)

Лай собак, идущих по свежему следу, сначала был слабо различим. Но с приближением к дому он стал громче, перешел в глухой, беспрерывный вой, в котором слышалась такая злобная угроза, что кровь стыла в жилах. С этим воем сливалось смутное звучание голосов и стук подков.

Услышав эти звуки, Летиция Маргарет Мейсон оторвалась от письма, которое писала. В ее темных карих глазах появилось удивление, вскоре сменившееся страхом и отвращением. Вне всякого сомнения, за собаками следовали люди в белых одеждах — люди, преследующие какого-то бедного чернокожего, который бежал сломя голову в теплой летней ночи, охваченный паникой. Ей говорили, что именно сейчас, после войны и Реконструкции, Луизиана стала особенно опасным местом. Но Летиция не ожидала

Ее также предупреждали, что этот штат — неподходящее место для женщины, путешествующей в одиночестве, особенно для женщины с Севера. Ее могли здесь унизить, оскорбить. Случались вещи и пострашнее. Покровительство джентльменов Юга не всегда распространялось на дам, прибывших из районов к северу от линии Мейсона — Диксона. Особенно же в Луизиане недолюбливали женщин, которые отличались упорством и стремлением к независимости.

Старшая сестра Летиции и ее муж были поражены и напуганы, когда узнали, что она решила ехать на Юг. Все родственники сочли безумием уже то, что после окончания войны она настояла на получении диплома учителя. В этом не было ни малейшей необходимости, поскольку семья ни в чем не нуждалась. А этот ее новый порыв был вообще непостижим. И только мать поддержала ее.

— Оставьте Летти в покое, — сказала она им. — Она делает то, что считает нужным, и это ее право.

Впрочем, Летти уже начала думать, что все страшные рассказы и предостережения родни слишком преувеличены. За время своей долгой поездки в поезде она сталкивалась исключительно с благожелательностью и учтивостью. По прибытии в Накитош она справилась у начальника станции, не сдает ли кто-нибудь комнату, и тот рассказал ей, что в трех милях от города есть поместье Сплендора, хозяйка которого ищет жильцов. Начальник станции даже нашел для Летти место в повозке фермера, который ехал в том же направлении.

Миссис Эмили Тайлер, хозяйка большого двухэтажного дома с колоннами, давно хотела взять постояльца. Это была пожилая женщина, полная и дружелюбная, с седеющими волосами и яркими голубыми глазами. Летти ей сразу же понравилась — она очень боялась, что придется сдать комнату какому-нибудь грубому, прокуренному проходимцу. Раньше она никогда не сдавала жилье и просила Летти говорить, если что-то будет не так. Миссис Тайлер простодушно объяснила, что решила как-то добывать деньги, чтобы дом, который сильно обветшал за время войны между Севером и Югом, не рухнул вдруг на нее и ее племянника. Она очень надеялась, что Летти понравится спальня; в ее распоряжении будут также и веранда, и гостиная. Квартирантка должна чувствовать себя как дома, а если ей будет чего-либо не хватать для полного комфорта, пусть она без колебаний скажет об этом.

Гостеприимство и радушие миссис Тайлер были такими искренними, а ее щебетание столь приветливым, что через пять минут Летти почувствовала, что она желанный гость, «подружка», а не квартирантка. Пожилая женщина настояла на том, чтобы ее звали «тетушка Эм», поскольку все ее так называли, а Летиция скоро стала Летти. Хотя она и не привыкла к таким фамильярным отношениям с малознакомыми людьми, Летти не нашла в себе сил отказаться от столь дружеского отношения. Поднявшись к себе в спальню, она решила написать матери о своем новом окружении и тут услышала лай собак.

Лай гончих приблизился. Казалось, он доносится с дороги, которая проходила перед домом. Летти очень хотелось выглянуть в окно, чтобы увидеть, что происходит, но она уже приготовилась ко сну и надела розовую фланелевую ночную рубашку. Летти быстро оглядела себя в зеркале. Расчесанные волосы ниспадали золотисто-каштановыми волнами по спине. Ночная рубашка с высоким воротником и длинными рукавами была слишком теплой для здешнего климата и такой плотной, что у Летти не могло возникнуть и мысли о том, чтобы надеть халат. Но поскольку она находилась в собственной спальне, риск быть замеченной в таком неглиже совсем не беспокоил ее. Однако выглянуть в окно… Ее пуританские предки все, как один, встали бы из своих могил, не перенеся такого вызывающего небрежения благопристойностью. Проблема, впрочем, была легко разрешена. Склонившись к лампе, стоявшей на столе, за которым она сидела, Летти накрыла ладонью стекло и задула огонь.

Окно выходило на длинную веранду, тянущуюся вдоль верхнего этажа со стороны фасада. Отперев задвижку, открыв небольшие дверцы, образующие подоконник, и подняв затем оконную раму вверх до упора, можно было выйти на веранду как бы через дверь. Отодвинув в сторону кисейную занавеску, Летти отважилась ступить на веранду: темнота ночи скрывала ее. Она подошла к перилам и перегнулась через них.

С веранды открывался прекрасный вид на обнесенный частоколом большой передний двор Сплендоры и проходящую перед ним дорогу. Собаки уже миновали дом и были едва видны — их длинные, вытянутые тени удалялись куда-то влево по дороге. Теперь перед домом находился отряд всадников. У двоих в руках были факелы из смолистой сосны, которые ярко вспыхивали от встречного ветра и оставляли позади всадников шлейф искр. В их оранжевом отблеске Летти с изумлением увидела не белоснежные балахоны, сшитые из простыней, а темно-синюю военную форму. Люди, следовавшие за собаками, были солдатами армии Севера, оккупировавшей эти места! Они шумно проскакали мимо, преследуя жертву, которую Летти увидеть не успела.

Обхватив себя руками за плечи, девушка в недоумении смотрела вслед солдатам. До войны и во время нее она столько слышала о жестокости охоты с собаками на людей. В газетах и речах, звучавших на собраниях аболиционистов, [1] гневно обличали южан, которые этим занимались, называли их чудовищами. Казалось невозможным представить себе, что войска Севера когда-нибудь будут использовать собак в тех же самых целях. Вряд ли их жертвой был негр. Однако, если это белый, появление собак можно было, очевидно, объяснить желанием дать местным жителям почувствовать на собственной шкуре, каково это — стать жертвой расизма. А может, все эти обличительные речи были лицемерием? Оба объяснения в равной мере портили настроение.

Шум погони затих. Вновь воцарилась тишина. Опять слышались кваканье лягушек, стрекотание сверчков и кузнечиков. Ночь была наполнена благоуханием, воздух был мягок и шелковист. Луна еще не взошла, звезды ярко сияли и казались такими близкими, что можно было набрать целую горсть их одним взмахом руки. Густые тени деревьев слегка колебались от дуновения легкого ветерка. Он приносил то ясно различимый, то еле уловимый терпкий запах магнолии — большое дерево с темными листьями слева от веранды было все усыпано цветами. Постепенно Летти снова расслабилась, успокоенная теплотой, благоуханием и ласкающей мягкостью воздуха. Забыв о солдатах, она смотрела вокруг, ощущая, как обволакивает и чарует ее южная ночь. Эта ночь завораживала и завлекала, обещала тайные радости, и Летти вдруг почувствовала прилив тягучего, сладостного томления.

От этого ощущения ей стало не совсем уютно. Резко повернувшись, она вернулась в спальню, закрыла дверцы и расправила кисейные занавески, оставив окно открытым для ночного воздуха. Некоторое время Летти колебалась, раздумывая о незаконченном письме к матери, но потом решила, что письмо подождет до утра: ее голова была слишком затуманена усталостью и непривычным ночным теплом. Завтра ей предстоит трудный день, нужно хорошенько выспаться.

Внезапно снаружи, с веранды, донесся звук шагов. Шаги были тихими, но не крадущимися и довольно решительными. Летти обернулась, мгновенно охваченная тревогой. В окне возникло неясное очертание мужской фигуры темный силуэт на фоне одного света звезд. Одним быстрым движением человек перенес ногу через подоконник, отбросил в сторону занавеску и оказался в комнате. У Летти перехватило дыхание. Через мгновение мужчина был рядом с ней. Он зажал ей ладонью рот и так сильно прижал к себе, что ей показалось, будто хрустнули кости. Бедро пронзила острая боль от удара о кобуру с револьвером на его поясе. Она оказалась придавленной к нему, словно слившейся с его мускулистым, жестким телом.