Южнее Сахары
Шрифт:
– Вот алмаз. Десять каратов. Тебе отдам за пять тысяч долларов. В Амстердаме тебе за него дадут тридцать.
В начале деятельности Андрея на участке, еще в прошлый раз, к нему являлось довольно много продавцов алмазов. Свой товар они неизменно держали в пузырьках с водой (считается, что алмазы в воде невидимы), откуда торжественно извлекали. Иногда это были двойные пирамидки кварца, действительно похожие на алмазы, если не считать, что у пирамидок алмаза четыре грани, а у кварца шесть. Такие случаи Андрей воспринимал как уважительное к себе отношение. Иногда нагло приносили стекло, вынутое из какого-то копеечного украшения, или просто квадратный осколок ветрового стекла автомобиля, изготовленного до изобретения триплекса. Тогда Андрей сердился. Он вынимал нож и беспощадно царапал стекло со всех сторон, прежде, чем возвратить его владельцу. У Дмитрия, возможно, действительно был алмаз, но сколько он стоит, сказать было крайне затруднительно. У золота есть одно бесспорное преимущество: оно не имеет качества. Все золото одинаковое, и цена на него одна во всем мире. С алмазом, как известно, не так. Карат крупного алмаза стоит много больше, чем карат мелкого, а карат очень крупного стоит еще в астрономическое число раз больше. Еще цена зависит от цвета, прозрачности, трещиноватости, мутности и еще кучи вещей, известных только специалистам. Что Андрею дадут в Амстердаме – тридцать тысяч долларов, десять долларов или вызовут полицию – было совершенно неизвестно. Поэтому это предложение тоже пришлось отклонить.
– Ну ладно, – легко согласился Дмитрий. – Это все так, для затравки. Давай поговорим о серьезном деле. Надо отмыть деньги, для начала несколько миллионов французских франков, а потом еще больше.
Он вынул из сумки конверт, в котором оказалась пачка листков плотной непроницаемо-черной бумаги, вроде той, в какую раньше паковали фотопленку. Из бумажника он вынул купюру в сто французских франков (примерно пятнадцать долларов) и положил рядом с черным листком. Бумажки были одной формы и размера.
– Полгода назад повстанцы из Армии Освобождения Народа временно захватили город Свободный. В том числе и государственный банк Республики Слоновых Гор, где хранились запасы валюты. Но в последний момент охрана банка пустила газ. Французские франки имеют специальную защиту. Если им угрожает опасность захвата грабителями, особый газ превращает их вот в такие черные бумажки. И я знаю людей, которые вынесли из банка таких бумажек на миллионы долларов, и сохраняют их.
– Зачем сохраняют?
– Есть специальная жидкость, которая может превратить их обратно в деньги. Очень секретная, доступная только сотрудникам Центрального банка Франции. Я знаю в Бельпорте одного француза, который имеет доступ к этой жидкости. Он мне даже показывал. Положит такую черную бумажку в плоскую кассету, вроде как от фотопластинки, капнет туда этой жидкостью, и вытаскивает сто франков. За шесть тысяч долларов он может продать мне жидкости на миллион франков, если в стофранковых купюрах. Если тут купюры по двести и по пятьсот франков, будет еще больше.
– Так, значит, выглядит отмывание денег по-африкански, – подумал Андрей и спросил:
– А почему бы твоему французу самому не отмыть весь миллион?
– Он мне оъяснил. Он боится иметь дело с черными. Он согласен только со мной. А те, у которых бумажки, не знают, что с ними делать, и боятся, что скоро введут евро, и все франки пропадут. А я знаю обе стороны.
– А сколько стоят бумажки?
– От полученных франков я должен им десять процентов. Потом, после отмывки. Они хотели сразу, но я не согласился.
Андрей не спросил, почему в банке англоязычной страны лежали франки, а не фунты или доллары. Он спросил:
– А почему здесь нет ленты?
Французские франки, лежащие на столе, были прошиты блестящей металлической лентой, которой не было на черных бумажках. Видно было, что Дмитрий и сам озадачен, он переводил взгляд с денег на бумажки и обратно. Потом он нашелся:
– Там, в банке франки старого образца, без ленты. Но они действительны и сейчас. Давай. Ты платишь шесть тысяч, я все организую. Доход пополам.
– У меня, – честно сказал Андрей – такие штуки не получаются. Если я за это дело возьмусь, оно точно провалится.
Это было правдой. В начале девяностых, когда его старательские деньги еще что-то значили, но кругом уже делались состояния из воздуха, его знакомые просили профинансировать разные идеи, сулящие баснословный выигрыш. Он несколько раз соглашался, но, как правило, все проваливалось. Только потом он понял, что деньги в эти годы делались не из воздуха, а из власти или, в крайнем случае, из криминала.
На этот раз Дмитрий был искренне огорчен отказом. Он даже спросил, не знает ли Андрей поблизости других русских, но Андрей не сдал ему Леонтия. Тот, романтическая натура, мог бы и клюнуть. Они еще поболтали о разном, делясь опытом африканской жизни.
– Кстати, – вспомнил Дмитрий – я в Бельпорте встречал мужика, который тут у вас все начинал и разведывал.
– Кто же это – заинтересовался Андрей.
Дмитрий вынул из бумажника визитку, на которой было написано: Даймонд Стар. Международная компания по разведке золота и алмазов. Виктор Викторович имярек, генеральный директор. Бермудские Острова, Нассау, Набережная королевы Виктории, почтовый ящик номер… Телефона или адреса не было
– Да, – произнес Андрей, отдавая визитку. Больше сказать было нечего.
Наутро, позавтракав, Дмитрий сел на свой мотоцикл, и тот с рокотом увез его навстречу новым приключениям. Проводив его взглядом, Андрей обнаружил вернувшегося с ночной смены Николая, который стоял, задумчиво уставившись взглядом под навес своего вагончика.
– Куда ты так смотришь? Там же ничего нет.
– В том – то и дело, что нет, – рассудительно ответил Николай, – вчера тут насос был.
Речь шла о мотопомпе «Хонда», оставшейся со времен разведки, когда ей выкачивали воду из шурфов, а теперь она использовалась для мелких хозяйственных надобностей. В Сонгае такие насосы очень ценились. С их помощью поливали сады и огороды в сухой сезон, осушали ямы во время добычи золота. Любое крестьянское хозяйство с таким насосом стало бы богатым и процветающим. Почему его украли, было совершенно ясно. Вещь дорогая, примерно полугодовой заработок рабочего, легко продаваемая и всегда нужная. Вообще-то Андрей с Николаем не должны были бросать его на ночь незапертым, но привычка жить без воровства их разбаловала.
По русской привычке, Андрей решил, что, если с воза что упало, то пропало, концов не найти, о пропаже надо забыть, тем более, что имелся электрический насос, который мог делать ту же работу. Однако из соображений общественного порядка – воровство есть случай чрезвычайный и его нельзя не замечать – он обратился к своим рабочим, которые как раз шли на дневную смену.
Рабочие отнеслись к происшествию на удивление серьезно. Сначала все толпой повалили смотреть навес. Смотрели долго и внимательно, затем по очереди один за другим подтвердили, что вечером насос был здесь, а утром его нет, следовательно, его украли. Потом весь день они шушукались между собой, в обеденный перерыв собрались толпой, и после работы снова не расходились. Наконец, делегация из нескольких наиболее авторитетных рабочих направилась к Андрею. Бригадир смены держал речь. Он сказал, что происшедшее преступление бросает тень на всех них, на рабочих, поскольку про них могут подумать, что это они украли, и они сами могут думать так друг на друга, что для них чрезвычайно скорбительно. Это также бросает тень на всю их деревню, поскольку все теперь будут знать, что в их деревне есть вор, и это непоправимо нарушает моральный климат в деревне. Это также бросает тень на весь сонгайский народ, поскольку он, Андрей, теперь может подумать, что среди сонгайцев есть воры. Остальные одобрительно кивали, а потом в разных вариантах повторили его слова. В переводе на русский все это звучало высокопарно и несколько нелепо, но дело в том, что постгулаговский и постсоветский русский язык вообще сильно снижен и неудобен для разговоров на моральные темы… Слово «честь», как писал поэт, вообще забыто, а другие слова, выражающие морально-нравственные категории, в бытовой речи мало употребляются, и используются, в основном, профессиональными жуликами для убалтывания лохов. На сонгайском языке, однако, все это звучало вполне естественно.
Бригадир закончил тем, что происшествие очень серьезно, и надо принять самые решительные меры к выявлению похитителя и возвращению похищенного. Это необходимо сделать, потому что (см. сначала). Если даже Андрей этих решительных мер не примет, то они, рабочие, предпримут их сами, потому что (см. сначала). Андрей с любопытством спросил, какие серьезные и решительные меры рабочие имеют в виду, и получил ответ, что они имеют в виду марабутаж. Следует пригласить сильных марабу, которые и выявят преступников, и они, рабочие, настаивают, что это надо сделать, потому что (…). Андрей решил согласиться.