Южный комфорт
Шрифт:
Твердохлеб шел к столику бригадира участка Натальи Швачко, девушки с монументальной Доски почета, девушки из его тоски и одиночества, узнал ее сразу же, еще быстрее, чем на портрете, уже ничуть не сомневался, смотрел на нее неотрывно, упорно, тяжело, так что она даже почувствовала это и тоже метнула взгляд на этого назойливого человека, но только лишь на какое-то мгновение, а затем снова на плату, к тем почти невидимым точкам, на которых нужно проделать нечто неуловимое и передать плату дальше по линии, беря вместо нее новую, которую уже услужливо толкает невидимая рука из окошечка позади тебя.
Твердохлеб подошел к ней впритык и тем же голосом, что тогда в магазине на Крещатике, тихо произнес:
– Это вы. Я вас узнал.
Она молчала. Только руки ее, как ему показалось, заметались еще быстрее.
– Я ждал, ждал вашего звонка...
Она снова молча бросила на него взгляд.
– Но так и не дождался.
Начальник цеха уже приближался.
– Скажите хотя бы что-нибудь, - попросил Твердохлеб.
– Вы мешаете мне работать.
Он не надеялся даже на такой подарок. Махнув рукой на приличия, он попросил начальника цеха, который уже приблизился на расстояние небезопасное:
– Жанна где-то потерялась. Не могли бы вы пригласить ее сюда?
Тот охотно пошел выполнять просьбу, и у Твердохлеба снова появилось несколько минут.
– Я нашел вас абсолютно случайно, - сказал он Наталке, - но теперь... Теперь уж я...
Она пожала плечами.
– Вы отвлекаете мое внимание.
– Простите. Я понимаю всю неуместность... Но вы могли бы... Я могу увидеть вас после работы?
– Я же сказала...
Слова не имели значения. Она могла говорить что угодно. Эти три фразы, которыми Наталка, собственно, отгоняла Твердохлеба, звучали для него как скрытая благосклонность. Не могла же она быть такой жестокой, чтобы не почувствовать его страданий и его безнадежного ожидания. Любая женщина могла бы, но не она! Он верил в это беспричинно и необъяснимо, а может, только хотел верить?
Начальник цеха вел Жанну. Зачем? Никто ему здесь не нужен!
– Вы уже познакомились?
– Начальник стал между Твердохлебом и Наталкой.
– Это наш передовик. Лучший бригадир объединения Наталья Швачко. А это, Наталья, следователь прокуратуры товарищ...
– Твердохлеб, - Твердохлебу пришлось выручать начальника.
– Из прокуратуры? Ха-ха!
– Снова короткий всплеск взгляда, а все внимание на то, что делают проворные руки. Твердохлебу стало обидно.
– Ничего смешного, - голосом обиженного мальчика произнес он.
– Вот возьму и вызову вас...
– Наталью не вызывают, - объяснил начальник цеха.
– Она депутат, ее приглашают.
– Кажется, ваш генеральный директор тоже депутат?
– поинтересовался Твердохлеб.
– Верховного Совета республики.
– А вот с ним я говорил чуть ли не час. И кстати, не о депутатских делах.
Он сказал совсем не то, что нужно, не умея втянуть Наталку в разговор, и от этого чувствовал себя совершенно ничтожным и несчастным. Словно поняв его состояние, она бросила ему спасательный круг, вмешавшись в их разговор.
– Юристы как дети, - сказала она, сверкнув улыбкой, - они не знают "нельзя", а только "дай"! Я недавно в газете читала, какой-то юрист требовал пересмотреть статус неприкосновенности депутатов. Какого-то там директора птицефабрики нужно было судить, а он депутат райсовета. И уже дай тому юристу права на всех! Неужели и вы такой?
Наконец она обращалась к нему! Правда, при свидетелях и не совсем доброжелательно, но все-таки к нему!
– Я не привык себя расхваливать, - сказал он.
Она снова вся сосредоточилась на работе своих рук, и Твердохлеб испугался, что он так и уйдет ни с чем. Нашел, не надеясь, и потеряет теперь уже безнадежно.
– Мы так и не договорились, - осторожно сказал он.
– О чем?
– Ну... Я бы на самом деле, если вы согласны, хотел поговорить... Мне придется долго заниматься здесь... Дело довольно неприятное, а я бы хотел быть максимально объективным... Ваша помощь...
Наталья засмеялась легко и как-то отчужденно.
– Что ж. Приглашайте. Я уже не буду напоминать о своей неприкосновенности... Но не в рабочее время. Работу не брошу. У нас бригадный подряд. Так что только после работы. Согласны?
– Согласен.
У Твердохлеба предательски дрожал голос. Да что там голос? Все в нем дрожало, и он ненавидел себя за это. И в то же время он почувствовал прилив силы молодой, упрямой и дерзкой. Он достал записную книжку и, вырвав листочек, старательно вывел номер своего служебного телефона, положил Наталке на столик возле горшочка с примулой.
– Мой служебный телефон. Позвоните, пожалуйста, когда у вас будет время.
Хотел добавить "и желание", но сдержался.
– А если потеряю?
– засмеялась она.
– Тогда, с вашего разрешения, я приду еще и снова напишу вам номер своего телефона. Я упрямый.
– Да уж вижу.
Уходя из цеха, он знал, что она не смотрит ему вслед, потому что все ее внимание на точных операциях, а ведь как хотелось, чтобы бросила хоть один взгляд, подарила ему хоть единственный взблеск своих отчаянно молодых глаз.
– Что будем смотреть дальше?
– напомнила о своем существовании Жанна и так напугала этим вопросом Твердохлеба, что он не сумел ничего ответить. Смотрел на девушку и молчал.
– Мне поручено вас сопровождать, - пояснила Жанна.
– А, сопровождать? Очень благодарен... очень... Давайте поблагодарим нашего гостеприимного хозяина и сопровождайте меня... Собственно, мне уже пора... Давайте просто на проходную... Тем временем расскажете мне о вашем объединении... В общих чертах. Что посчитаете наиболее интересным...
Его поведению никто не удивился только потому, что он был из прокуратуры.
И никто бы не догадался, что перед ними просто очень несчастный человек, которому стыдно за свою несуразную душу.
Он ходил от одного к другому и всех уговаривал, сам не зная в чем, старался перед каждым проявить предупредительность, унижался и усмехался, и никто не мог понять, что происходит с Твердохлебом.