Южный Урал, № 12
Шрифт:
Поэтому когда на заводе узнали, что в первом термическом цехе строится установка, которая будет калить детали без всякой окалины, — в цех начались экскурсии. Группами и поодиночке шли рабочие, инженеры, студенты-практиканты посмотреть на чудо-батарею, узнавали срок пуска.
Руководство завода решало: кому поручить пуск новой установки? Выбор пал на Капу Волоокову, тогда уже, несмотря на молодость, достаточно опытного инженера термиста.
Волоокова деятельно принялась за работу. Она быстро привела установку в рабочее состояние, еще раз проверила
Накануне Капитолина Кондратьевна еще раз все продумала, прорепетировала на месте и утром, до гудка, явилась в цех. Там уже ждали калильщики и рабочие из соседних цехов. Пришли руководители завода.
Немножко волнуясь, Капитолина Кондратьевна разогрела установку, затем проверила нагрев печи и, открыв вентиль, заполнила ее защитным газом. Загрузили детали. Начался безокислительный нагрев. Все стали ждать.
Через полчаса Капитолина Кондратьевна почувствовала легкое головокружение, но не обратила на это внимания.
Она то и дело подходила к установке, проверяла приборы, записывала все в журнал. Однако головокружение не проходило.
Взглянув на присевших у печи калильщиков, она заметила нездоровую бледность их лиц, вынула из сумочки зеркало, взглянула на себя и не на шутку встревожилась. И без пудры ее лицо было матово-белым, в висках стучало, голова сильно кружилась.
Спустя полчаса Капитолину Кондратьевну вместе с десятью другими пострадавшими увезли в карете скорой помощи. В больнице у всех признали отравление окисью углерода, или попросту говоря — обыкновенный угар.
Вернувшись через два дня на работу, Капитолина Кондратьевна поняла, что нужно было сначала тщательнейше, герметически закупорить все щелочки и дырочки в печи, а потом можно уже начинать светлую закалку.
Еще около полугода бились с «чортовой батареей», прочно получившей это название от рабочих. Иногда удавалось с ее помощью получить серенькие, без окалины детали, иногда их выгружали из печи почерневшими, с пузырьками.
В конце концов Капитолине Кондратьевне надоело без толку возиться с установкой, опыты забросили, об установке забыли. Так и стояла она в цехе, награжденная обидным, враждебным названием, безропотно принимая на свои вентили и манометры кепки и спецовки калильщиков. Только Капитолина Кондратьевна, изредка посещая цех, сердито хмурила брови, увидев батарею.
Лаптев и Елена Осиповна уже около двух месяцев дежурят на закалке коничек. Волоокова оказалась права. Брака коничек почти совсем не стало.
Елена Осиповна в последнее время, сменяя Лаптева стала замечать, что он встречает ее усталый, измазанный, часто одетый в какой-нибудь старый халат или спецовку.
За два месяца работы вместе они успели по-хорошему сдружиться. Поэтому как-то Елена Осиповна без обиняков спросила:
— Вы что затеваете, Тихон Петрович?
Лаптев сконфузился и ничего не ответил. Но от Елены Осиповны не так-то легко отделаться. Она взяла его за руку и повела за печь, откуда чаще всего и выходил навстречу ей Лаптев.
«Чортова батарея» блестела чистыми, протертыми маслом боками баллонов, золотистым сиянием медных трубок. Крышки баллонов были открыты, форсунки и распылители разобраны. На столике рядом с установкой лежали испачканные жирными отпечатками пальцев листки с эскизами, схемами.
Лаптев, потупясь, молчал.
Из-под крайнего баллона выполз дядя Вася. Он держал в руках массивный, покрытый сажей патрубок.
— Тихон Петрович, ты куда пропал?
Лаптев быстро подошел, принял патрубок, помог мастеру подняться.
Увидев Елену, дядя Вася ласково заулыбался.
— А-а… — начал было он и осекся, рассмотрев обиженное лицо молодой женщины.
— Ты чего, Лена? — встревоженно спросил он ее.
— Что же это вы тайком от меня тут делаете?
— Видишь ли…
И Лаптев рассказал Елене о том, как сильно поразил его массовый брак коничек, какая досада и чувство вины овладели им, когда он впервые увидел изъеденные окалиной детали.
— И вот, понимаешь, Лена, — все более оживляясь, взволнованно рассказывал он, — я сознавал, что именно я, Лаптев, не виноват в этом погубленном труде. Не я составлял технологию закалки, устанавливал режим ее, все это делали другие инженеры. И все-таки мне было неловко, стыдно! Ведь я тоже инженер! И они, — кивнул Лаптев на калильщиков у печей, они и с меня вправе требовать такой технологический процесс, который исключал бы всякую возможность брака.
Видно было, что Лаптев задел в душе Елены Осиповны какое-то особенно чувствительное, давно наболевшее место. Глаза ее блестели, губы вздрагивали.
— Если бы вы знали, Тихон Петрович, как я измучилась с этим браком! Ведь я рабочим в глаза смотреть не могу. А чем я могу помочь? — дрогнул ее голос. — Я еще всего только год работаю! Вот Капитолина Кондратьевна двадцать лет работает и то ничего не может сделать.
Помолчав, Елена нетерпеливо спрашивает:
— Что же вы теперь задумали?
— Понимаешь, Лена, все дни, что мы тут с тобой поодиночке караулили эту печь, я искал мысленно выход. Перерыл всю библиотеку, пересмотрел всю литературу — и нашу, и заграничную. Ведь ясно же, что проблему закалки коничек нельзя решить нашими дежурствами у печи.
— Да, но пока мы дежурим — брака все-таки нет.
— Что из этого? — усмехнулся Лаптев. — Во-первых, я уверен, что это до поры до времени. А во-вторых, какая же это работа, когда два инженера караулят одну неустойчивую точку технологического процесса. Во что превратился бы наш завод, если бы все инженеры вместо того, чтобы совершенствовать технологию, взялись, как мы, охранять ее несовершенство?
— Да, вы правы, Тихон Петрович. Я как-то еще не думала над этим, — медленно сказала Елена Осиповна, внимательно и по-новому оглядывая стоящего рядом Лаптева и вдруг замечая и высокий, выпуклый лоб, прорезанный морщинами, и хмуроватые, умные серые глаза, глубоко посаженные и освещающие продолговатое лицо.