Южный Урал, № 12
Шрифт:
Елена Осиповна думает, что ее товарищ, кажется, немного чудаковат, но он по-своему красив красотой умного, мужественного человека. И еще думает Елена, незаметно оглядывая задумавшегося Лаптева, что товарищи, работающие в бюро давно, все до малейшей подробности знают друг о друге, всем друг с другом делятся, а вот о нем, о Лаптеве, они не знают почти ничего. Знают только, что он инженер, был на фронте и пришел к ним из литейного цеха. А что он за человек, как и чем он живет там, за пределами завода, кому он дорог и близок, дорожит
Обрадованная тем, что сегодня он как-то по-особенному разговорчив и, кажется, доверяет ей, Елена решила свести его ближе с коллективом своих товарищей по работе.
— Знаете, Тихон Петрович, — Сказала она, — сейчас только пять, пойдемте в бюро, побеседуем, посоветуемся, может быть, что-нибудь придумаем все вместе.
— Мне еще советоваться не о чем, — невесело улыбнулся Лаптев. — Есть мысли, предположения, а определенного ничего.
— А вот, — показала Елена на разобранную установку, — хотя бы о ней. Ведь вы что-то решили с установкой делать?
— Просто мне захотелось посмотреть на нее повнимательнее. Так ли уж она сложна и безнадежна, как привыкли думать. И нельзя ли ее как-нибудь упростить: хитростей поменьше, а пользы побольше.
— Простите, товарищ библиотекарь, но я просил у вас «Металлографию», а вы принесли мне «Кристаллографию».
— Ой, правда, извините, товарищ читатель. Вы вчера брали эту книгу, и я по ошибке…
— Ничего, пожалуйста. А когда вы мне сделаете выборку журнальных статей по светлой закалке? Я ведь еще на прошлой неделе просил.
— Знаете, я пересмотрела все журналы за последние пять лет и кроме двух статей, тех, что вы уже прочли, ничего не нашла.
— А в иностранный отдел вы давали мою заявку?
— Да, и там тоже ничего не нашла. Есть только одна коротенькая статья в американском журнале, ее обещали перевести на этой неделе.
— В каком журнале?
— Сейчас, одну минуточку. У меня записано, а то название больно мудреное. Вот, — библиотекарь показывает Лаптеву бумажку.
— А! Скажите товарищам, чтобы не трудились напрасно. Эту статью я уже знаю. Ничего нового.
— Хорошо. Больше ничего не нужно?
— Пока ничего. Спасибо.
— Пожалуйста, — кивает девушка.
Голос у нее сдержан, тон вежлив, но глаза лукавы и насмешливы. Лаптев, взяв с собой толстый том учебника «Металлографии», идет в самый дальний угол большого читального зала заводской библиотеки, мягко освещенной зеленоватым светом настольных ламп.
Утвердившись там за столиком, он, сдвинув брови, поглядывает на девушку, принявшую вдруг подчеркнуто-безразличный вид. Потом он углубляется в чтение.
После перехода на новую работу Лаптев стал частым посетителем этого зала. Все его помыслы сосредоточились на коничках. Как быть? Что делать, чтобы совсем прекратить этот чудовищный брак?
Лаптев перечитал все последние работы в советских и иностранных журналах, которые хоть сколько-нибудь касались этого вопроса, заново проштудировал старые, когда-то пройденные в институте учебники.
Постепенно все мысли сходились к одному: чтоб не было брака, окалину на коничках нельзя допускать совсем. А это можно достичь только созданием в печи защитной газовой атмосферы, короче говоря, светлой закалкой.
Сам по себе этот способ не является новым в технике. Знал о нем и Лаптев. Поскольку окалина — это окислы железа, а окисляет кислород, делают так, чтобы воздух и, следовательно, кислород вообще не попадали в печь. Заполняют печь каким-нибудь нейтральным к железу газом, скажем, аммиаком, светильным газом или водородом — и нагревают сталь. Потом в воде быстро охлаждают деталь, и она выходит из закалки совершенно светлой, иногда даже такой же блестящей, какой была. Поэтому такую закалку и называют светлой.
Все это общеизвестно и просто. Не просто было другое: как тут, на заводе, создавать эту защитную атмосферу?
Не было у завода ни своего аммиака, ни светильного газа, ни водорода.
Правда, можно найти выход и тут: на специальных установках разложением керосина вырабатывают газ, так же надежно защищающий сталь от окалины, как аммиак или светильный газ. От давней попытки создать такую установку и осталась в первом термическом «чортова батарея».
Однако едва ли стоило попытаться оживить заброшенную батарею. От установок такого типа давно уже отказались на советских заводах.
Один из советских институтов разработал новую, совершенно отличную от старых образцов, построенную совсем на ином принципе, установку для разложения керосина. Если бы ее удалось получить, вся проблема была бы решена. Беда заключалась в том, что такие установки лишь начинали осваиваться заводами.
Оставался один выход — создать, хотя бы временно, свою установку. И Лаптев упорно, день за днем, изучал и сравнивал устройство обеих — старой цеховой и новой институтской — установок, стараясь уловить их особенности, отыскать сходство, подметить различие.
Цеховая установка была громоздкой, с большими, далеко расставленными баллонами, давала мало газа. Новая советская установка походила на нее так же, как современный пассажирский локомотив походит на первый паровоз. Баллоны были маленькие, плотно прижатые друг к другу, места она занимала втрое меньше и втрое была мощнее. Схема новой установки, аккуратно вычерченная на синей кальке, радовала глаз тонкой строгостью линий, пропорцией размеров. Чертежей цеховой установки не было совсем, и Лаптеву пришлось от руки делать схему.