Южный Ветер
Шрифт:
– Нам также нужно проговорить важный вопрос, – сказал врач. – Евгений все еще имеет дееспособность. Мы с вашей мамой запустили процесс, но, как вы понимаете…
– Даже не буду слушать вас дальше.
Сашин брат быть инвалидом не мог. Он поправится, он сможет, это уже понятно: если жал руку сумасшедшему мужику в гавайской рубашке, значит, дома его просто забили и затерли. Саша встала, Женя поступил так же. Врач сделался прямее.
Саша и Женя спустились на первый этаж, вышли из главного корпуса, преодолели огромный газон, затем сады, мостик и каменную дорожку, разделявшую сочность и пышность психбольничного двора на две одинаковые половинки. Шагнули за ворота на пыльный гравий у побитой дороги. Саша заметила бордовую машину с шашечками на
– Женюля, ты помнишь, как я рассказывала тебе про горных птиц и скалы?
Она пыталась зацепить его плоский взгляд своим острым, но ничего не получалось.
– Помнишь наши сказки про гору? Про то, как она оступилась, упала и стала Остапкой?
Женин взгляд стал чуть выпуклым и нашел Сашин.
– Женя! Ты же никогда там не был! Пойдем!
Саша взяла Женю за руку и потянула. Он посмотрел ей прямо в глаза и пошел вперед. Они шагали по двору, Саша стала рассказывать свою детскую сказку, Женя один раз улыбнулся. Дошли до конца двора и свернули за угол. Отодвинулись их дом и соседний. Они оказались у пешеходного перехода. Саша увидела кусочек Остапки и вся будто расширилась, удлинилась, стала большой и сильной. Саша шагнула на дорожный асфальт, но вдруг в руке сделалось больно. Саша снова уменьшилась и обернулась. Женя остановился перед бордюром и держал Сашину ладонь так, будто хотел выжать из нее сок.
– Ты чего?
Женя нахмурился и замотал головой.
– Пойдем, Жень!
Женя отпустил Сашину руку и обхватил себя.
– Ну пожалуйста, пойдем. Можно хотя бы погулять.
Женя продолжал мотать головой, хмуриться и обнимать себя.
– Не пойдешь?..
Саша выпарила из себя нежность и почувствовала, как внутри нее все высушивается и чернеет. Выкрикнула:
– Мы с тобой второй день вместе, но ты меня уже достал!
Понеслась в сторону их подъезда.
Женя выровнялся и пошел за ней.
Потом Саше стало стыдно, она извинилась перед Женей в тот же вечер и даже включила для него мультики, которые, правда, Женю не заинтересовали.
Саша решила так: она наберется терпения. Станет хорошей сестрой, как и должна. Не будет давить – по совету врача. Позаботится о Жене, как только сможет. Каждое утро Саша бежала за свежим хлебом: ей показалось, будто Женя обожает трогать и жевать теплый мякиш. Раз в два-три дня ходила на рынок, где брала овощи, фрукты, ягоды, а также рыбу, курицу, крупы и сыр. Все это она делала вместе с Женей, который не оставался дома один и хорошо знал именно эти маршруты: супермаркет он, например, посещать отказывался, как и косметический магазин (из-за этого Саша мазала лицо чем-то дешевым, что нашла на рынке). Саша понимала, что топчет те же дорожки, что ее мать, и ей это не нравилось. Она не хотела делать что-либо как мать, поэтому прогоняла эту мысль и приучилась считать, что поступает так, как лучше Жене.
Еще Саша училась готовить. Свой третий суп она сварила всего за час, он получился даже вкусным. Курицу и рыбу она в основном жарила, потому что не понимала, как зажечь их духовку. Она помнила, что в ее детстве скручивалась газета, поджигалась и подносилась к какой-то дырочке, но у Саши ничего не вышло. За завтраком они хрустели хлопьями, пока те не раскисали в молоке, Женя все заедал хлебом.
Прогресс наметился и у Жени. Например, он научился забираться на диван с ногами, когда Саша выкатывала ревущий советский пылесос. Они стали лучше понимать друг друга – точнее, Саша начала все чаще догадываться, чего хочет Женя, а он через раз реагировал на ее просьбы, выраженные одним лишь голосом, без всяких потягиваний за руку или
Они вместе смотрели фильмы. Внимательнее всего Женя вглядывался в сложные драмы и триллеры, а на фантастике, снятой по комиксам, он заворачивался внутрь и думал о чем-то своем. Саша и Женя дважды в день выходили на улицу, чтобы просто погулять. Пределы двора с той стороны, откуда торчала Остапка, Женя все еще не пересекал. Зато в направлении площади, то есть противоположном, шел бодро. Правда, Саша избегала площади и нагромождения торгового центра, так что бродили они в основном по панельковым дворам.
Сначала Саша думала, что сойдет с ума от такой жизни, но с Женей происходили явные перемены. Саша вглядывалась в него, в его лицо, движения, в их отношения, улыбки, в их вечера и обеды, и очень скоро цель вернуть себе брата стала для нее самым интересным на свете делом. Саша как будто решала головоломку, проходила квест, искала пасхалки и артефакты. Она ни о чем больше не думала и хотела разве что ускорить Женино оживление, чтобы посмотреть, какой же ее жизнь станет тогда. Саша чувствовала себя так, будто строит ракету.
Девятого мая они вышли из дома сразу после завтрака и услышали музыку из старых фильмов про войну – это праздновали День Победы. Женя потянул Сашу за руку и довел до площади; Саша не сопротивлялась, потому что ей тоже было интересно посмотреть на праздник. Напротив торгового центра вырастили сцену из металлических палок, затянутую сзади и сверху триколорным брезентом. В глубине сцены на стульях сидели три старичка с цветастыми орденами на пиджаках, которые были им велики, и держали ветки сирени, она в те дни цвела в каждом дворе. На передний план, к микрофону, вышел пузатый мэр, имени которого Саша не знала, и проревел на всю набитую людьми площадь: «Дорогие южноветровчане!» Из Саши прыгнул смешок, Женя улыбнулся и посмотрел ей в глаза. Саша сказала, что у живущих здесь очень нелепое название, и Женя кивнул.
Потом они вместе наблюдали за тем, как «достойнейшие ученики шестой школы» вчетвером затащили на сцену большой картонный танк с надписью «На Берлин» и поставили его перед ветеранами. Как к микрофону вышли подростки в камуфляжной форме и исполнили песню из современной мыльной оперы про армию. Как ветеранам вручили комплекты постельного белья и полотенца. Саша все время смеялась, а Женя посматривал на нее и улыбался: он заражался ее настроением и чувствовал, что ему весело, хотя, возможно, понимал, что ничего веселого во всем этом нет. Они отправились домой, не дождавшись окончания торжественной части. Уходя с площади, Саша забросила руку на плечи Жени, он сжал ее болтающуюся кисть своей ладонью. В тот день Саша чувствовала, что скоро все наладится, а она сама становится будто бы добрее: например, уже здоровается с соседями и даже заводит с ними короткие разговоры о жаре и продуктах.
Спустя почти неделю Саша решила ненадолго оторвать от себя Женю и провести время если не с горой, то хотя бы с предгорными холмами. Она зашла к той же соседке Любе – ее лоб был в новых коричневых пятнах от хны – и попросила «оказать услугу», протянула денежную бумажку. Соседка согласилась, тем более что раньше, когда мать была жива, она много раз оставалась с Женей забесплатно. Договорились на два часа, но Саша вернулась минут через тридцать, не успев даже дойти до последних растрескавшихся домиков на окраине города, потому что разволновалась за Женю.