Z??ница Василиска
Шрифт:
Трёхмерная проекция великой горы украшала собой вывеску заведения. Вот только иначе, чем «Тошниловка», в поселении кабак не звали. От слова «совсем».
Кормил Вазген теми же разносолами, которые приелись давно на армейских кухнях. А откуда взять другую еду? Не выросла ещё. Зато водочку господин Айвазов изготавливал самолично, по семейным, якобы, рецептам. На самом деле ресторатор просто смешивал спирт с ключевой водицей, добавляя сохранённые в бардаке эвакуации перец или лимонную цедру. Кому что по вкусу. Зато обстановка была самая что ни есть ресторанная. С белыми скатертями, чистой посудой и столовыми приборами из литой нержавейки. Ближе к вечеру между столиками начинал ходить пожилой
По причине утреннего времени пустолазов с «Тюленя» хозяин встретил лично, принял дождевики, передал тётеньке-гардеробщице.
– Какие номерки, дорогой, я ваши плащи в лицо знаю! Вы мне гость, самые лучшие места сажу, сам вижу, что на стол несут. Сейчас он подойдёт, – Вазген кивает на миловидную официантку, – заказ примет, всё красиво делаем, не умею иначе!
Сдав клиентов, хозяин растворяется в воздухе, материализовавшись где-то в районе кухни. Артист. Экипаж «Тюленя» рассаживается за столиком по старшинству, традиция. Отсутствие штатного геолога мужчин не расстраивает – и слава у Елены специфическая, и расслабляться после рейса лучше поначалу в чисто мужской компании. Принявшая заказ девица метнулась на кухню, вильнув тугим задом, но быстро вернулась, разбросав по столу корзиночки с хлебом, мисочки с овощным салатом, соевый сыр, пару сифонов с газировкой и водрузив в центр стола большой графин с водкой. Обычной, без вкусовых присадок.
– С вашего разрешения, командир, – берёт ёмкость за горло Хренов, – как старший по возрасту. Бэргэн, а тебе водку можно разве? У якутов иммунитета к алкоголю нет же?
– Лей, не бойся. Природного нет, я искусственным заправился. Ещё до галактической колонию нанитов подсадил, чтобы с катушек не срываться.
– Дорого, поди, обошлись? – интересуется Мишаня, перебрасывая себе в тарелку сырные ломтики.
– Две с половиной тысячи, как с куста, – видно, комендору не впервой отвечать на такие расспросы. – Командир, слово говори. Не пьянка однако, мероприятие.
Аркадий поднял тяжёлую стеклянную рюмку, вгляделся в лица своих людей…
– За удачный вылет, и пусть другие будут не хуже!
После шумных посиделок в «Тошниловке», наполненных всеми этими «а в тот раз…» и «как сейчас помню…», царящая на корабле тишина прохладным компрессом ложится на больную голову. Поскрипывают швартовые концы, тихо плещут в борт набегающие волны. Здесь, в глубине залива, они мелкие и нестрашные. Корабль принял командира, будто живое существо – распахнул люк в ответ на поглаживание сенсорной пластины, принял в шкаф промокший дождевик, дохнув на сырую ткань теплом из вентиляционных отверстий, заботливо включал на его пути световые панели, освещая дорогу к капитанской каюте. Той каюты… чуть больше среднестатистического гроба, примерно с личную капсулу сабвея дальнего следования – Аркадий ездил на них с родителями, давно, ещё до войны. Обычно Лобачевский не позволял себе таких воспоминаний, а сейчас накатило – отец, мама, её руки… Ласковые, нежные, они так чудесно пахли…
– Тук-тук! Не помешаю? – у противоположной переборки стоит Елена, заглядывает в открытый каютный люк.
– Елена Викторовна? – удивляется Аркадий. – Вы же с Никитой…
– А-а… – устало машет рукой женщина, – У них в воспиталке карантин. Помахали друг дружке через стекло, поговорили по комму. Передала ему немного сластей, припёрлась домой и поняла, что без сына там совершенно
Только сейчас Аркадий замечает, что Елена в цивильном платье. Наверное, не бог весть что, он в этом не разбирается, что-то чёрное, с длинными рукавами, но куцый подол открывает стройные ноги гораздо выше середины бёдер. И туфельки на каблуках, простые чёрные лодочки, однако оторвать взгляд от обтянутых чулками женских ног удаётся не сразу.
– Я вообще-то уже с ребятами… – мычит он, но попытка уклонения игнорируется.
– Пойдём, я в кают-компании уже всё приготовила.
Женщина поворачивается на каблуках и идёт по коридору. Мягкое покрытие не цокает под набойками. Аркадий вздыхает, выбирается из-за столика и выходит в коридор и останавливается, как вкопанный. Запах! Он вспоминал его несколько минут тому. Мамины руки пахли точно так же. Лобачевский глубоко вдыхает и идёт следом за своим геологом.
Шершавый пластик стола с фиксаторами для столовых приборов и вазочка с фруктами сочетаются плохо. Впрочем, какая разница? В конце концов, самодельный ликёр из корабельных стаканов не страшен, если пил тёплую водку в корпусном сортире. Из мыльницы.
– Хорошо пошёл, – Елена забрасывает в рот кусочек чего-то засахаренного из вазочки. – Ты не представляешь, сколько всякого дерьма пришлось женщине разгрести. Наливай ещё по одной, хочется расслабиться, в кои-то веки…
Всё-таки странные они, эти женщины. Не одну неделю провёл с ней на маленьком, в сущности, кораблике. Присмотрелись, притёрлись, приработались. Но вот она тронула лицо косметикой, подкрасила реснички, капелька алой помады – и перед тобой опять сидит незнакомка, вертит в тонких пальцах стакан, по стенке которого сползает капля желтоватого напитка. Аркадий со стыдом осознаёт, что почти не слушает члена экипажа, а просто разглядывает его. Собирает остатки воли в комок и вслушивается.
– Измывались надо мной, пока не надоело. Все четверо, да. Потом просто бросили то, что от меня осталось, и пошли искать новых приключений, уроды. Как-то очухалась, выползла из аудитории, выбралась из городка. Повезло – марковцы подобрали, их тогда бросили на наведение порядка. Выходили. Думали, я в госпитале работать буду. Ага, после всего. Нашлись добрые люди, помогли «Лютик» освоить. С тех пор как увижу бородатые хари знакомого облика, рука сама к спусковому тянется. Не одну сотню пришила, а не проходит.
Елена замечает пустой стакан в своей руке.
– А чего это мы не пьём? Наливай, командир!
Аккуратно, маленькими глоточками выпивает свою порцию лимонного напитка, ставит стакан на стол и наклоняется к собеседнику.
– Командир, а у тебя женщина есть?
Разглядывает залившую нежные щёки краску и довольно кивает.
– Понимаешь, Аркадий, я после того случая с мужиками не могу – крышу сносит. Паническая атака, и всё. Но организм бабий, он своего требует.
Елена встаёт, обходит стол и садится на него так, что обтянутые прозрачной тонкой тканью бёдра оказываются прямо перед лицом Лобачевского. Ласково проводит рукой по щеке, толком не знающей бритвы.
– Я тебя не боюсь. Давай попробуем?
Глаза Елены становятся большими, Аркадий больше ничего и не видит, кроме этих требующих и зовущих глаз. Губы, тёплые, упругие губы касаются его губ, и он окончательно теряет над собой контроль, руки помимо воли охватывают женские бёдра, гладят, тянут к себе, и женское тело – сильное, крепкое молодое тело, пьянящий запах которого кружит голову и срывает крышу, охотно подаётся ему навстречу.
Аркадий просыпается через несколько часов, разбуженный поцелуем.