З.Л.О.
Шрифт:
Ошарашенные неожиданной словесной эскападой, сестрички откинули капюшоны и уставились на демона своми огромными глазами, эротично приоткрыв прелестные ротики.
«Глупые куклы строят глазки демону, — подумал Следак, — а ведь эта тварь сожгла Гримуар. Как же мы отправим ее обратно?»
— Анна и Яна, — представились сестры, — мы дочери Алхимика, который ради нас продал вам свою душу.
— Какая-то нелепица, барышни, я в товарно-денежные отношения никогда ни с кем не вступал. У меня другая миссия. Ну и зачем я понадобился таким красавицам?
— Ты должен оживить нашего отца. Он один может спасти наш захваченный вампирами город. Если их не остановить, скоро они приберут весь мир к рукам, — сказала Аня и, вздохнув, добавила: — Ты поможешь нам?
— Мне надо подумать, — сказал демон Димон, — но сначала вы должны рассказать мне всю правду.
Глава 2
ХРОНИКИ
Родился Следак, а тогда Ольгерт Францевич Блок, в городе Черняевске чудесной майской ночью 1969 года. Когда Ольгерту было семь лет, он с компанией друзей играл в войнушку на пустыре за домом. Причем Олежке Блоку, как всегда, пришлось быть немцем, хотя это ему страшно не нравилось. Ребятня носилась под ЛЭПом от вышки к вышке, и никто не заметил, как лопнувший по загадочной причине провод пролетел над ними, коснувшись на долю секунды макушки «немецкого солдата». Макушка задымилась. Спасибо Димону, это он сообразил позвонить в «Скорую». Очнулся Олежка в больнице — врачи в один голос говорили о чуде. В макушку чудом выжившему пареньку вмонтировали титановую пластину — предмет зависти ребят со двора. Месяц его продержали в больнице, но никаких отклонений не нашли. Разве что он перемножал в уме семизначные числа и прочитал за месяц все книги в больничной библиотеке. С Димоном они с тех пор стали неразлучны, несмотря на то что тот был на два года старше. Но это не беда. В первом классе школы, куда Олег (кличка его теперь была Робот) пошел в сентябре, его быстро отучили «неправильно» считать и отбили на время привычку читать. Чего не смогли отбить у Робота, так это повышенного чувства справедливости и уверенности в собственной исключительности. Если бы у вас под кудрями стояла титановая пластина и вы бегали бы быстрее всех в школе, вы тоже считали бы себя исключительной особой. Мама у Олега работала на заводе «Металлист», ныне «Волна». Робот играл в футбол за команду «Металлург» и слушал тяжелый рок. Ему не приходило в голову, что в словах «Я люблю тяжелый рок» может скрываться предчувствие нелегкой судьбы. Окончил он школу в кожаной куртке с заклепками и с кликухой Хетфилд. А Димон погиб в Афгане, навсегда оставшись болью в душе Ольгерта.
Близость Европы делала музыкальную ситуацию в Черняевске гораздо более выигрышной, чем в Москве или даже в столице русского рока Ленинграде. Вся информация о прогрессивных течениях, все пласты с длинноволосыми кумирами на обложках попадали сюда раньше, чем в столицы. Ольгерт после школы никуда не поступил, устроился на конезавод кормить лошадей, много бухал с друзьями, портил нервы родителям соседских девок и мечтал попасть в Афган, чтобы отомстить моджахедам за Димона. При этом он никогда не обижал слабых, не воровал, не отбивал девчонок у друзей и пользовался уважением не только у родной волосатой металлистской братии, но и у всего Фрунзенского района. Если возникала необходимость решить какое-то спорное дело, пацаны шли к Хетфилду: его авторитет борца за справедливость был непререкаем.
Волосатые друзья Хетфилда дружно косили от армии. Не хотели попасть в Афган и Чернобыль. Мишка Черт, например, чтобы не идти на три года во флот, удачно отпустил себе в лоб с ноги растянутый эспандер и загремел сначала в больницу, а потом в стройбат. Хетфилду ничего не стоило откосить, с его-то титаном в черепушке, но он пошел служить — думал, что сможет отомстить духам за друга. Однако в Афганистан не попал. Один у матери, в голове металл, да и войска скоро вывели. Без волос Олег перестал быть Хетфилдом и стал Блокадником — за фамилию и худое, жилистое тело. Ольгерту повезло: по ошибке (кто-то сунул его документы не в ту пачку) он оказался в блатной учебке в Осиновой Роще под Ленинградом, где готовили санинструкторов.
В учебке первые две недели свободолюбивый металлист чувствовал себя так, будто его окунули головой в таз с дерьмом. Потом он понял, что только так, ежедневно унижая, нивелируя личность, заставляя заниматься заведомо бессмысленным трудом, система в мирное время может сделать из разумного человека послушного, не обсуждающего приказы бойца. Помимо унижений, Ольгерт столкнулся в Осинке с «урюками» — ребятами из Средней Азии. «Урюки», лица которых для европеоидов были совершенно неразличимы, точно так же мучились с идентификацией белых собратьев и поэтому очень радовались странному шраму Блокадника как возможности отличать его от других. Шрам вообще сослужил ему хорошую службу. Стоило продемонстрировать сидящую под кожей пластину, чтобы получить всеобщий восторг. Даже сержанты проявляли к нему неподдельное уважение.
Дрались в учебке мало: слишком замотаны были ребятишки. К тому же Блокадника сразу взял под опеку здоровенный ленинградский парень Владимир Кобылинский. Владимир, он же Кобылиныч, был не только богатырем от природы, но еще и обладателем черного пояса по карате. В первый же день жизни в учебке Кобылиныч отличился тем, что отфигачил в кровь сержанта-казаха, который решил поднять его с койки подзатыльником. Кобылиныча чуть не отправили с глаз долой в действующую часть, но за него вступился старшина, человек-гора по фамилии Козориз, сразу разглядевший в нем родственную душу. Старшина с честью представлял прапорщицкую породу. Фуражку он носил заказную, с тульей выше, чем у Штирлица, хром его сапог блестел, как ночные звезды родной Украины, а любимым занятием Козориза было общение с курсантами. Прапор принципиально не произносил букву «ф», со смаком заменяя ее на «хв», и звучало это так: «Хвесенко, хвухвлыжник, хворму поправил и мухой собрал все хвантики на территории части, хвазан».
Став «хваворитом» старшины и получив теплую должность каптерщика, Кобылиныч часто поил Блокадника чаем и вел с ним беседы. В основном про Гитлера, Третий рейх и настоящих арийцев. Такой уж пунктик имел здоровяк. Очень его интересовала нацистская тема. Блокаднику такие разговоры удовольствия не доставляли. Но что поделать, Кобылиныч был парнем душевным, к тому же настоящим другом. Всегда был готов подставить мощное плечо, слушал правильную музыку, отличал «треш» от «деса», так что его «забавную» патологию можно было и потерпеть. Снова, как в детстве, Ольгерту приходилось играть в немца, хотя своего папашу, давшего ему поэтическую фамилию и звучное отчество, он никогда не видел. Увлечение Кобылиныча пришлось в диковинку Следаку, потому что в то время нацистов в Черняевске не водилось. Нет, было пару лет назад — черняевские сатанисты на день рождения Гитлера устроили шествие у замка Шварценбург с факелами и привязанной к палке черной кошкой. Целых семь человек пэтэушников. Так их всех тут же в дурку упрятали. Кобылиныч пересказывал ему свой любимый фильм «Обыкновенный фашизм», который он смотрел в кинотеатре «Нева» тридцать раз. А Блок делился с ним своими сокровенными, только что сформировавшимися мыслями об избранности и желании в ближайшее время дать бой вселенскому злу.
— Настоящий ариец, — радовался за друга Кобылиныч.
Из учебки Блокадник младшим сержантом попал служить в медпункт мотострелкового полка в Каменке, между Зеленогорском и Выборгом. В бывшие финские заповедные места. Опять повезло. Полк был на восемьдесят процентов «урюкский», процентов пятнадцать укомплектовали кавказскими джигитами и только пять несчастных процентов добрали из Москвы, Ленинграда и других советских городов. Дедовщина здесь не прижилась, зато процветало землячество. Хрен редьки не слаще. Блокадник в полку стал очень важной персоной. К нему бегали по ночам лечить триппер уколами пенициллина. Бегали не только дагестанцы «складчики», принося с собой рюкзаки с тушенкой, но и офицеры, те еще кобели. Звать его стали Немцем.
Немец за калым мог положить к себе в медпункт любого солдата, чтобы тот отлежался и отъелся, ходил исключительно в парадке и спал до девяти часов утра. На завтрак, обед и ужин повар медпункта, эстонец Арвид, жарил ему вкуснейшее мясо. Немец частенько дежурил за офицеров-медиков, бегавших по любовницам, и с успехом освоил фельдшерскую науку. Делал уколы в задницы, причем абсолютно безболезненно, в предплечья и внутривенно. Накладывал бойцам на ноги повязки с салициловой мазью. Чем не борьба со злом? Ноги у солдат гнили со страшной силой. Особенно у «урюков», среди которых у Немца со временем появились приятели. Одного из них звали романтичным именем Рафаэль. Он краснел как девчонка, произнося свое имя. Как большинство собратьев, если не считать городских парней, которые в общении мало чем отличались от москвичей, Рафаэль крайне плохо говорил по-русски. Поэтому, стоя на посту, он случайно подстрелил своего земляка, хорошего парня Равшана.
— Иди! Стрелять буду! — крикнул Рафаэль, издалека завидев приятеля.
От волнения он перепутал слова. Равшан пошел, Рафаэль выстрелил. Попал прямо в голову. Равшан пришел в медпункт к Немцу на своих ногах, в полном сознании и легком шоке. Пуля, пройдя по касательной, отскочила от головы, и крови вышло не много. Немец перевязал его и отправил в Выборг, в госпиталь. По дороге Равшан умер от кровоизлияния в мозг. Рафаэль сошел с ума. Все молчал, улыбался и краснел. Пришлось Немцу отвезти парня в «Скворечник», откуда его очень быстро демобилизовали.