За Байкалом и на Амуре. Путевые картины
Шрифт:
Что же сталось с кяхтинской торговлей после разрешения свободной торговли, сбавки пошлины, перевода таможни в Иркутск и ввоза чаю через Европу?
Купцы на первый год потерпели на нижегородской ярмарке большие убытки, на второй год, вследствие дурного выбора чаев, привезенных кругом света, кяхтинские чаи имели большое преимущество перед привезенными морским путем (именно только поэтому, а не по причине будто бы порчи чая от перевозки морем), торговля опять ожила до нижегородской ярмарки 1863 года.
На устройство пути внутри Китая и для развития там торговли назначен особый сбор с каждого ввозимого из Китая ящика чая.
Как распоряжаются теперь этой суммой, достигает ли она своего прямого, должного назначения, или так же, как пресловутая «добровольная складка»,
Грустно, что эта вековая торговля, так сказать, ускользнула из наших рук; но нужно примириться с тем, что совершилось, потому что всему есть свои законные причины, начало которых нужно искать в нашем прошлом; а разбирая прошлое, опять необходимо будет еще отклониться назад, — и увидим, что между событиями существует самая тесная и непрерывающаяся связь…
Очерки бурятской жизни
I
Наступало лето. Китайцы в белых халатах — точно тени умерших, лениво двигались по Кяхте, переходя из дому в дом и ругая русских, разъехавшихся по дачам. — Точно лошади или быки убежали русские купцы на зеленую траву, — ворчали они между собой.
— Ты куда, черта? — сердито спрашивал меня китаец, замечая сборы в дорогу.
— На дачу еду. Жарко здесь и скучно стало — все знакомые мои разъехались, — отвечал я.
Китаец с досады плюнул и ушел, сердито хлопнув дверью. Заглянул ко мне другой китаец, тоже полюбопытствовал узнать, куда я еду, и, получив тот же ответ, сказал мне дурака.
Я поехал на дачу. Действительно было жарко. Кони тяжело дышали и с них капал пот на сухую песчаную землю. Кое-как поднявшись на высокий Бургутуйский хребет, я оглянулся кругом: позади внизу виднелись верхушки остроконечных сопок, впереди открывалась необъятная степь. Долго мы спускались с вершины хребта и наконец выехали на ровную, открытую местность [10] . С обеих сторон, вдали от дороги, паслись стада крупного и мелкого рогатого скота; еще далее виднелись табуны лошадей. Изредка начали попадаться бурятские юрты. Старик бурят, верхом на быке, запряженном в двухколесную скрипящую таратайку, тихо тащился по степи. Маленькая медная трубка торчала у него в зубах. Он задумчиво посматривал в разные стороны, монотонно мурлыча свою грустную степную песню. Жарко.
10
С разрешением свободной торговли с Монголией и Китаем путь на Чикой и Керан идет по монгольской земле, минуя Бургутуйский хребет и памятник, построенный у подножия хребта в честь графа Муравьева-Амурского. Теперь мимо этого памятника никто не проезжает, так как дорога совершенно заброшена.
Бурят снял свою остроконечную шапку и почесал бритую голову, на затылке которой торчала косичка, похожая на мышиный хвостик. Он ехал по направлению к юрте, около которой бегали нагие ребятишки с загорелым медно-красным цветом кожи. Черные косматые собаки лежали под тенью, высунув языки, и тяжело дышали. Невдалеке от юрты молодой бурят, с арканом в руке, скакал верхом по степи, стараясь поймать коня. Полы его синего кафтана развевались по воздуху, шапка давно свалилась на землю, но конь не поддавался на аркан и увлекал бурята далее и далее в степь.
Мы переезжали уже речку Сужи, но я все еще смотрел назад, на остающиеся позади юрты. Меня занимала эта новая, невиданная еще мною картина.
— А что, ямщик, по Чикою и Керану много живет бурят? — спрашивал я.
— Да где же им и быть больше, как не здесь. Забайкалье — их сторона. Тут, почитай, сплошь живут бурята, до самого города Нерчинскова, — отозвался ямщик, не поворачивая головы.
Приехали к Керану.
Нанял я себе маленький домик в казачьей станице и сейчас же отправился к юрте бурят, стоявшей невдалеке от станицы. Наступали сумерки. Около юрты маленькие дети с матерями загоняли коров в изгородь, сделанную тут же у юрты. Женщина, сидя на деревянном чурбане, доила корову; вблизи от нее другая, в устроенной из бревен мялке, мяла кожу. В юрте горел большой огонь, войлочная дверь была закинута кверху, и видно было, что посредине юрты, на огне, поставлена чугунная чаша, в которой варился кирпичный чай. На северной стороне, считаемой почетной, стоял красненький шкафик, с тремя уступами в виде лестницы; свет от огня падал на расставленные по этим уступам маленькие медные бурханы (идолы), перед которыми были поставлены жертвы, пшено и масло, в маленьких металлических чашечках. Направо стояла низенькая кровать, покрытая кошмой (войлоком), налево была раскинута на земле кошма, а на ней лежала старая бурятка. Мужчины сидели около огня и ждали чаю.
— Здравствуй, товарищ! — сказал я, входя в юрту.
— Здравствуй! — протяжно раздалось в ответ.
— Вот я приехал к вам в гости, посмотреть хочу ваше житье-бытье.
— Мы рады, только уж плоха наша юрта — небогата; скота тоже мало, — говорил один из сидевших, почесывая себе лоб.
Я сел на низенькую кровать. Старуха уставила на меня своя мутные, плохо видевшие глаза и закашлялась. Через несколько времени прибежали два мальчугана и вслед за ними женщины вошли в юрту, принесли в кадушке молоко и вылили его в варившийся чай. Молодая смуглая бурятка вгоняла в юрту маленького теленка и укладывала его около стенки.
— Зачем же вы теленка-то сюда вогнали? — спросил я.
— Погода по ночам холодная стоит, нельзя — спортятся телята, — отвечал бурят, помешивая палочкой в котле.
Ребятишки сели тоже около котла и маленьким прутиком принялись мешать золу. Пожилой бурят выдернул у них прут и, бросив его в огонь, прикрикнул на детей. Женщины сидели в стороне и молчали.
— Ну, гость, чай-то наш пьете ли, а? Кирпичной чай не любит богатый русский мужик, а? — спрашивал бурят.
— Нет, спасибо, — кирпичный чай не пью. Прощайте, добрые люди, — отвечал я, вставая.
— Ну прощайте… а завтра на праздник пойдете ли, нет ли? — спросил бурят.
— А какой завтра у вас праздник?
— Праздник большой, — на гору пойдем, в кумирню, богу молиться. Лама придет и по книгам читать будет.
— Что же он читать будет?
— Книги читать будет, хорошие ламские книги…
— Да какой же это праздник? По какому случаю?
— Так праздник уж, большой праздник. Кони будут бегать и лама хорошие книги читать будет.
— Что же в этих книгах написано?
— Всякое святое слово написано, — хорошие ламские книги…
— Только в этом и будет весь праздник?
— Да праздник уж будет.
— Какой же праздник-то?
— Праздник уж… хороший праздник!..
Так я и не добился, что у них за праздник такой и по какому случаю.
Утром следующего дня я рано соскочил с постели и отправился смотреть бурятский праздник. День был солнечный и жаркий. Буряты тянулись длинной вереницей, кто верхом, кто пешком, по тропинке на самую вершину горы, где кое-как прилепилась маленькая часовенка. Измученный и усталый, я не успел еще добраться наверх, как уже молебствие кончилось. Оно и заключалось только, как я узнал впоследствии, в чтении нескольких молитв на тибетском языке, которого сам читавший не понимал. Все двинулись назад под гору, и я отправился вслед за толпой. Спустились с горы, и, выйдя на ровную местность, ламы (духовные лица) стали усаживаться в ряды по чинам. Кругом их садились буряты; некоторые хлопотали в стороне, разрезая на мелкие куски вареную баранину и раскладывая их на дощечки; некоторые варили чай в котлах и разносили его ламам и гостям в небольших деревянных чашечках; другие таскали дощечки с мясом и ставили перед сидящими ламами. Кони, назначенные для бега, уже отправились к тому месту, откуда должен был начаться бег.