За безупречную службу!
Шрифт:
— Что? — отшатнулся Горчаков. — О каких деньгах вы…
— О тех, которые Ван Линь Хао перевел на ваш секретный счет две недели назад. Я ведь не зря помянул американскую комедию — подельники вам попались, вот именно, один тупее другого, да и вы, если уж говорить без экивоков, недалеко от них ушли. Вы начали искать покупателя сразу же, как только начальник службы безопасности Мамалыгин рассказал вам о «Борисфене» и ознакомил с содержимым папки. Не надо спорить, Михаил Васильевич,
— Какое еще общение? — не вняв доброму совету, пренебрежительно произнес Горчаков. — Какой следователь? Недоказуемый бред — вот как называется то, что вы мне рассказываете. Что у вас против меня есть, кроме пустопорожней болтовни и домыслов?
— Недурная видеозапись, запечатлевшая вашу встречу с господином Хао в Сокольниках — ту самую, во время которой вы поместили в багажник его автомобиля небезызвестную спортивную сумку, — просветил собеседника Спец. — Плюс результаты обыска, проведенного на вашем рабочем месте. Вам, инженеру и руководителю, не мешало бы знать, что удалить ненужный файл и очистить корзину еще не значит полностью уничтожить компрометирующую вас информацию. Номер сто долларовой купюры, отсканированное изображение которой удалось обнаружить на жестком диске вашего рабочего компьютера, совпадает с номером фальшивок, которыми расплатились с Сарайкиным. Да и от обрезков бумаги, на которой эти фальшивки были отпечатаны, следовало избавляться более аккуратно — пара клочков обнаружилась прямо под столом в вашем кабинете.
— Мало ли, кто мог забраться туда в мое отсутствие, — сказал Горчаков. — Все равно вы ничего не докажете.
— А я и не собираюсь, — сообщил Юрий, — это не входит в круг моих должностных обязанностей. Доказывать будут другие. И подвезут вас тоже другие. А я, знаете ли, устал — и вообще, и, в частности, от вас. Сами ведь слышали: мне приказано отдыхать. Да, и папочку, с вашего позволения…
Он потянулся за пакетом с бумагами. Горчаков напрягся, упершись ладонями в пластиковую, под мрамор, крышку общепитовского стола, но тут же обмяк на стуле, только сейчас заметив, что за тремя соседними столиками сидят исключительно мужчины — по два за каждым, все молодые, крепкие, с короткими спортивными стрижками и одинаково внимательными, пристальными взглядами.
Якушев сделал знак рукой, подавая сигнал к окончанию немой сцены. Заскрежетали по полу алюминиевые ножки синхронно отодвигаемых стульев, кто-то громко, со значением кашлянул в кулак. Юрий отвернулся к окну и стал смотреть, как выруливает на взлет пузатый «Боинг», следующий чартерным рейсом Москва — Барселона. «Пройдемте», — произнес нарочито бесстрастный мужской голос; послышался знакомый металлический щелчок сомкнувшихся наручников, снова заскрежетали по мраморному полу алюминиевые ножки, и изменившийся до неузнаваемости, сдавленный от едва сдерживаемой ярости голос Горчакова с ненавистью процедил:
— Чтоб ты сдох, гадина!
Юрий сделал вид, что не услышал. Продолжая смотреть в окно, он запустил руку в карман куртки и несильно сжал кулак. Пальцы ощутили бархатистую гладкость тяжелого корпуса и мелкие звенья браслета; на какой-то миг ему даже почудилась едва уловимая частая вибрация работающего механизма, но это, разумеется, была иллюзия. Снова ехать в Мокшанск и встречаться с женой и дочерью человека, которого только что увезли в следственный изолятор, не хотелось, но Юрий понимал, что встречи не миновать: у него было кое-что, что принадлежало семье Камышева. Это кое-что следовало как можно скорее вернуть, но сначала Юрий собирался хорошенько выспаться: в конце концов, приказы не обсуждаются, а ему приказали отдыхать.
Он собирался встать и выйти из кафе, но вместо этого почему-то заказал еще одну чашку сомнительной бурды, которую тут выдавали за кофе, и, прихлебывая, стал смотреть, как берет разбег направляющийся в Барселону «Боинг».