За безупречную службу!
Шрифт:
— Здравствуйте, ребятишки, — сказал он глядящим на него из сумки многочисленным портретам президента Франклина.
Бумажные президенты промолчали — впрочем, как показалось полковнику, вполне себе приветливо и даже дружелюбно. Их было не просто много, а очень много — настоящая чертова прорва, и Сарайкин вдруг испугался, заподозрив, что просто уснул за рулем и видит сладкий сон, наискосок пересекая полосу встречного движения в десятке метров от переднего бампера мчащейся в сторону Москвы большегрузной фуры.
Чтобы избавиться от ощущения нереальности происходящего и окончательно убедиться, что праздник наконец-то пришел и на его улицу, Анатолий Павлович запустил руку в сумку и взял первую
И сразу понял: что-то не так.
Бумага была чересчур гладкая, кончики пальцев легко скользили по ней, не ощущая привычной шероховатости рельефного тиснения. Преодолев глупое желание ущипнуть себя, чтобы проснуться, поскольку все это чем дальше, тем больше напоминало сон, только не счастливый, а такой, какого не пожелаешь и врагу, полковник выдернул из пачки верхнюю бумажку и посмотрел на просвет. При этом он уже отлично понимал, что совершает лишнее, бессмысленное действие: бумага была дрянная, слишком тонкая и на ощупь больше всего напоминала не деньги, а обычную писчую бумагу, причем далеко не самую дорогую. Глаза лишь подтвердили то, что уже почувствовали пальцы: ни водяных знаков, ни зеленого металлического отлива — ничего этого не было и в помине. Анатолий Павлович держал в руках грубую фальшивку, изготовленную на дешевом бытовом принтере, и что-то подсказывало, что таких фальшивок у него много — целая, пропади она пропадом, сумка.
Это был первый подземный толчок, заставивший заколебаться стены возведенного полковником Сарайкиным воздушного замка. В бессильной ярости разрывая в клочья фальшивки, которые стоили меньше, чем бумага, на которой их напечатали, Анатолий Павлович горько сожалел о том, что не может убить Зуду еще раз. Кинул, щенок, как ребенка, кинул! И ведь у мертвого не спросишь, куда он, сучий нос, упрятал настоящие деньги!
Потом он немного остыл, пришел в себя и сообразил, что Зуда здесь, скорее всего, ни при чем. Сопляк мог догадываться, что в тайнике будут лежать деньги, но откуда ему было знать, о какой сумме идет речь? То есть приготовить куклу заранее он не мог, и уж тем более не имел возможности состряпать ее по дороге от тайника к тому месту, где его подобрал Анатолий Павлович.
Следовательно, это было дело рук господина Великанова. Чертов коротышка явно задумал это уже тогда, когда обговаривал с Сарайкиным условия передачи товара, напирая на серьезность мероприятия и необходимость строжайшей конспирации. Нет, вы только посмотрите, какой ловкач!
Окончательно остыв, Сарайкин недобро усмехнулся своему отражению в ветровом стекле. Детдомовский выскочка здорово просчитался, решив, что может играть с ним в такие игры. Не на того напали, господин Великанов! Таких, как полковник Сарайкин, можно безнаказанно кинуть только одним способом, а именно: сначала убить, а уж потом, если получится, кидать. В противном случае ваше кидалово кончится плохо. Ну очень, очень плохо!
Датчик на приборной панели показывал, что двигатель давно прогрелся до нормальной рабочей температуры. Задавив в себе последние всплески отрицательных эмоций, Сарайкин нарочито неторопливо и аккуратно вымел из салона мятые клочки разорванных фальшивых купюр, застегнул и поставил на заднее сиденье сумку и закрыл дверцу. Он был спокоен, собран и деловит. Ярость никуда не делась, она просто изменилась, трансформировалась и обрела вектор. Теперь это была не бесцельная буря разрушительных эмоций, какую демонстрирует человек, со всего маху хвативший себя молотком по ногтю, а плотный, тяжелый, как золотой слиток, сгусток расчетливой холодной злобы — острый клинок, разящий луч смерти, готовый пронзить лживую глотку врага. Имя врага было известно, и без пяти минут генерал МВД Сарайкин не сомневался, что у него хватит возможностей, сил и умения разыскать этого подонка хоть на краю света и заставить сполна расплатиться по всем счетам.
И в тот момент, когда он, погасив в салоне свет, плавно тронул машину с места, произошел второй подземный толчок: в воротах цеха, которые только что были пусты, вдруг появился и стал, полностью перекрыв выезд, ярко освещенный фарами джипа «уазик». Отогнав от себя видение беззвучно рушащихся вокруг хрустальных стен, понимая, что угодил в ловушку, но не в силах понять, как это могло случиться, Сарайкин вдавил педаль акселератора в пол. Тяжелый джип злобно взревел и рванулся вперед, чтобы смести с дороги торчащую в воротах ржавую рухлядь. Дверца «уазика» распахнулась ему навстречу, в темноте салона замигали вспышки неслышных за ревом мотора выстрелов, раздался тупой металлический лязг, из пробитого радиатора, застя ветровое стекло, ударила струя горячего, с брызгами, пара, и машину вдруг неудержимо потянуло вправо. Сарайкин вывернул руль, но было поздно: раздался короткий лязгающий удар, и внедорожник стал как вкопанный, уткнувшись смятым капотом в опорную колонну.
Мир полковника Сарайкина рухнул под топот бегущих ног, хлопки выстрелов, щелчки пуль о бетон и истошный визг рикошетов. И сейчас, боком скользя среди руин воздушных замков к ведущей на загаженную лестницу двери, он не терялся в догадках и не строил версий по поводу того, кто, по какой причине и каким непостижимым образом сделал подкоп и заложил фугас прямо под фундамент его блистательного будущего. Что будущее! Будущее есть только у живых, а дальнейшее пребывание Анатолия Павловича в этом статусе в данный момент, судя по всему, находилось под большим вопросом.
Добравшись до ощетинившегося острыми обломками выдранной с мясом дверной рамы проема, Сарайкин помедлил, собираясь с духом, а затем рывком переместился вправо, повернувшись к двери лицом и направив в темноту ствол пистолета.
Темнота мгновенно отреагировала на эту угрозу, стремительно выбросив навстречу Анатолию Павловичу некий тяжелый и твердый предмет, который со страшной силой ударил его в подбородок. Вместе с равновесием потеряв ориентацию в пространстве, почти лишившись чувств, полковник отлетел назад, врезался спиной в ржавые перила балюстрады и рухнул на дырчатое железо пола в косом четырехугольнике яркого лунного света. Выскользнувший из ладони пистолет ударился о металлическую стойку перил и упал вниз с высоты второго этажа; за металлическим лязгом падения последовал оглушительный хлопок самопроизвольного выстрела и тупой металлический звук влепившейся в борт какого-то автомобиля пули.
Как ни странно, сознания Анатолий Павлович не потерял и не только увидел, но и с первого взгляда узнал вышедшего из темноты человека.
— Отбегался, мусор, — потирая ушибленный кулак, с мрачным удовлетворением констатировал Спец. — Молись, если умеешь. Только часы сперва отдай.
— Ча… часы? — не поверил своим ушам Сарайкин. Мысль о банальном гоп-стопе в стиле незабвенного Зуды до сих пор как-то не приходила ему в голову.
Часы, подумал он. Вот оно что: часы! Ну правильно, деньги-то оказались липовыми, а возвращаться с разбоя с пустыми руками обидно…
Так, может, обойдется?..
Он зашарил непослушными пальцами по левому запястью, нащупывая застежку браслета.
— Не эти, кретин, — нетерпеливо произнес Спец.
— Не эти? А…
— Не дури, Сарайкин. — В лунном свете блеснул вороненый ствол пистолета, и обведенный кружком сизого металла пустой зрачок дула уставился полковнику в лицо. Зрелище было, в общем-то, знакомое, но впечатление на сей раз произвело неожиданно свежее, острое и неизгладимое. — Умереть тоже можно по-всякому, так что косить под пингвина не советую.