За час до полуночи
Шрифт:
Я достал индивидуальный санитарный пакет, уложенный в накладной карман на правой голени, разорвал зубами водонепроницаемую оболочку и вытряс содержимое – два перевязочных бинта да три шприца-ампулы морфия в маленькой пластиковой коробочке – и вколол ей две ампулы в руку одну за другой. Нас ждал трудный путь, и я хотел мобилизовать все ее силы на ближайшие несколько часов.
Покрутил в руке третью ампулу, раздумывая, не засадить ли ее себе, но потом решил, что не стоит. Мне нужна ясная голова, а боль, которая все сильнее сковывала мое плечо, поможет быть начеку.
Приподняв девушку за плечи, я подставил
Перевесив кобуру с правого бедра на левое, я кое-как замотал себе плечо оставшимся бинтом. Затем, устроив шину из ствола винтовки Серафино, неподвижно закрепил на ней руку и привязал ее к поясу.
Солнце только начинало пробиваться сквозь облака. Я взглянул на часы. Было еще семь утра. Достав свою совершенно мокрую копию карты, которая не расползлась только благодаря нейлоновой основе, стал обдумывать ситуацию.
Хоффер обещал ждать нас в отмеченном на карте месте на дороге в Беллону начиная с полудня. Без сомнения, даже если он не приедет лично, то наверняка пришлет кого-то с транспортом. Бёрк и Джейгер, в полном удовлетворении от проделанной работы, наверняка пойдут быстро. Скорее всего, они доберутся до условленного места раньше срока.
Я же мог рассчитывать только на Беллону. С девушкой на спине дойти быстрее, чем за шесть или семь часов, мне не удастся. Скорее всего, у меня кончатся силы уже на полдороге.
При порывах легкого ветерка я начал дрожать, впервые почувствовав себя совершенно промокшим. Я достал фляжку Розы и глотнул бренди. Джоанна Траскот лежала совершенно неподвижно с вытянутыми вдоль тела руками. Она напоминала, скорее, мраморное изваяние со своей собственной могилы, чем живого человека.
Если оставить ее здесь и пробираться в Беллону одному, уйдет пять или шесть часов, конечно при условии, что по дороге со мной ничего не случится. Даже для такого авторитетного в этих края человека, как Серда, потребуется не меньше часа, чтобы собрать спасательную группу, а подъем в горы требует гораздо больше времени, чем спуск.
В целом получалось следующее. Если я оставлю ее возле хижины она пролежит тут одна по меньшей мере пятнадцать или шестнадцать часов, а то и дольше. И скорее всего, умрет, что меня никак не устраивало. Джоанна должна жить, чтобы я мог увидеть лицо Хоффера, когда до него дойдет столь разочаровывающая новость.
Домашние животные, которые еще недавно тут мирно паслись, разбежались во время стрельбы. Возле двери висело несколько уздечек. Я взял одну из них и пошел в подлесок. Побродив немного, нашел пару коз и осла, обгрызавшего кусты. Он без сопротивления позволил надеть на себя уздечку. Я привел его и привязал возле хижины.
Серафино держал тут ослов для доставки продуктов. Значит, где-то имелись и седла. Поискав, нашел два седла в хижине, оба явно местного изготовления, обитые кожей, с высокими бортами и глубоким деревянным ложем посередине, приспособленные для перевозки мешков.
Бренди уже подействовало на меня, и на некоторое время боль в плече затихла. Я притащил одно из
Подсаживание Джоанны Траскот в седло требовало еще большей ловкости, но после некоторых усилий мне удалось разместить ее в седле полулежа, причем действовать пришлось довольно грубо, но она не издала ни звука и лежала, запрокинув голову и свесив ноги по бокам осла. Я принес одеяло из хижины и укрыл ее как можно плотнее, затем достал отрезок старой веревки и покрепче прикрутил ее к седлу Пока возился, меня прошиб пот. Я присел и автоматически полез за сигаретами, но нашел у себя в кармане только комок мокрой бумаги с желтыми подтеками. Пошел к телам убитых и в нагрудном кармане Рикко обнаружил пачку местных сигарет, дешевых и отвратительных на вкус. Все же лучше, чем ничего. Выкурив сигарету, глотнул еще раз из фляжки Розы, потом аккуратно обмотал конец уздечки вокруг своей левой руки и тронулся в путь.
Буддисты говорят: если медитацией заниматься достаточно долго, найдешь свою истинную сущность, что даст ощущение счастья, которое позволяет затем полностью погрузиться в нирвану. Во всяком случае, какое-то погружение в себя всегда возможно, при этом внешний мир как бы угасает и время останавливает свое привычное течение.
Старый еврей, с которым мы сидели вместе в одной камере в Каире, научил меня входить в транс, что впоследствии не раз спасало мне жизнь, как, например, в «яме». В критической ситуации я умел как бы покинуть мир, растворившись в бесконечном пространстве, и при пробуждении обнаружить, что миновал день, два или даже три, а я все еще жив.
Бредя по диким торам Монте-Каммарата, я впал примерно в такое же состояние: время остановилось, окружающий мир – камни, безжизненные осыпи и голые склоны – слились с небом в единую размытую картину. И я не отдавал себе отчета в происходящем вокруг. В какой-то момент увидел себя лежащим на камнях перед ослом, и чей-то знакомый голос явственно произнес: «Есть два типа людей на свете – пианино и пианисты».
Эту фразу когда-то сказал Бёрк, сидя рядом со мной в баре с оцинкованной крышей в Маванзе. Я потягивал теплое пиво, потому что электричество отключили и морозильник не работал, а он пил свой неизменный кофе, напиток, с которым, наверное, не расстанется до конца дней своих. Мы выполнили только часть задач по нашему первому контракту в Катанге, но уже потеряли многих своих людей и знали, что не досчитаемся еще стольких же, когда завершим операцию.
На улице постреливали, иногда доносилась минометная пальба, периодически строчил пулемет, вычищая снайперов из правительственных зданий на другой стороне площади. Рассматривая собственное отражение в пробитом пулями зеркале, я, в лихо заломленном берете, с пистолетом под мышкой, чувствовал себя как среди декораций очередного голливудского боевика.
Мне не исполнилось тогда еще двадцати лет, и все происходящее должно было бы выглядеть для меня романтично и увлекательно, как в старых фильмах Богарта. Но я испытывал совсем иные чувства. Меня угнетали смерть, жестокость и бесчеловечность происходящего.