За что Сталин выселял народы?
Шрифт:
6) 30-го сентября 1909 года около 7-ми часов вечера казаки станицы Кахановской Евстроп Бакуленко и Иосиф Цыбин, при возвращении в свою станицу, между селениями Истису и Гудермес, 4 участка Веденского округа, видели, что их обогнали четыре человека чеченцев, ехавших на пароконном фургоне; часов в 7 вечера на Цыбина в Бакуленко было произведено из засады 4 выстрела, которыми Цыбин был смертельно ранен, Бакуленко же, отстреливаясь, успел скрыться и доехал с раненым Цыбиным до станицы, где последний скончался. (Протокол представлен по подсудности, копии: Атаману Кизлярского отдела 1-го октября за № 1839, Начальнику Веденского округа 1-го октября за № 1840 и Начальнику 4-го участка Веденского округа 1-го октября за № 1841).
7) 20-го октября 1909 года, часов в 7-мь вечера, по дороге из селения Амир-Аджи-Юрт в станицу Кахановскую, не доезжая
Следы направились к селенью Гудермес. (Протокол представлен по подсудности, копии: Атаману Кизлярского отдела 22 октября 1906 г. за № 2027, Начальнику Веденского округа 22 октября за № 2028 и Начальнику 4-го участка Веденского округа при рапорте 22 октября 1909 г. за № 2029)» [410] .
Глава 3
«ЖЕРТВЫ ЦАРИЗМА» ИЛИ РАЗБОЙНИКИ?
Чеченцы такой народ, который по зверским своим склонностям никогда не бывает в покое и при всяком удобном случае возобновляет противности тем наглее, что гористые места, ущелья и леса укрывают его и препятствуют так его наказать, как он заслуживает.
410
Ткачёв Г. А. Ингуши и чеченцы в семье народностей Терской области. С. 118–120.
Не отставали от чеченцев и их сородичи-ингуши:
«В то время как ингуши разбойничают и нападают по верхним Тереку и Сунже, на кабардинцев, осетин и верхне-сунженские станицы, — чеченцы обслуживают весь остальной район по Тереку и Сунже, низовое казачество, а также племена кумык и караногайцев» [411] .
Преступления, совершаемые чеченцами и ингушами против русского населения, нередко сопровождались особенными зверствами:
411
Ткачёв Г. А. Ингуши и чеченцы в семье народностей Терской области. С.7.
«Близ хутора Васильева, на земле аула Шама-Юрт убиты два казака (станицы Калиновской и Савельевской), 16-летняя девица и 10-летний мальчик, которые все брошены в зажжённый стог и сожжены. Мальчик, как видно, горел даже живым; а, может быть, и остальные. Потому что в нескольких саженях от стога, на земле найдены были выпавшие из горевшего бешмета крючки и кучка обгоревших, склеившихся в ком, семечек, бывших в кармане мальчика. По-видимому, горевший выскочил из огня, но, отбежав, упал, продолжая гореть, и был снова брошен в костёр злодеями. Трупик его найден в стогу вместе с остальными трупами.
Казак ст. Тарской Егор Гусаков был в лесу распят ингушами и расстрелян.
Той же станицы казака Димитрия Михайлова изранили кинжалами и подожгли» [412] .
Впрочем, не следует думать, будто от чечено-ингушских разбоев страдали лишь русские. Вот свидетельство кабардинца, высказанное в одной из тогдашних газет:
«Цветущее коневодство в Малой Кабарде, имевшее общегосударственное значение, прекратило своё существование,
412
Там же. С.23.
В данное время никто не может ручаться за свою безопасность и что он сегодня или завтра не будет ограблен или убит ингушами; при таком положении нет возможности заниматься хозяйством. Я не перечисляю подробно все кражи, грабежи, убийства и другие насилия, совершённые ингушами в соседних мало-кабардинских селениях, так как это заняло бы слишком много места. Говоря, что ингуши — народ преступный, я далёк от мысли, что нет преступных людей среди кабардинцев, но смело могу сказать, что если не все ингуши совершают кражи, разбои, грабежи, убийства и другие насилия, то поголовно все они являются укрывателями своего преступного элемента и добытого этим элементом путём преступления имущества, так как не было случая, чтобы они выдали преступника или украденное им, даже в тех случаях, когда на виду всех преступник скрывался в их селение или след целого табуна лошадей пригонялся в селение. Мало того, ингуши держат в терроре всех крестьян-хуторян, в Малой Кабарде, вынуждая их держать караульщиками ингушей» [413] .
413
Там же. С. 12–13.
А вот что творилось в это время в Дагестане:
«Положение караногайцев, „обслуживаемых“ чеченцами, самое безотрадное.
Ещё в эпоху прошлой войны набеги в караногайскую степь составляли излюбленное занятие чеченских шаек.
Народ безоружный, мирный — они не то, что казаки, которые всегда готовы дать сдачи. Как робкие овцы, они только жмутся при появлении грозного гостя и отдают всё безропотно.
Пригнетённые и запуганные хищниками-чеченцами, арендующими соседние участки под видом мирного промысла, они не только боятся жаловаться, но со страхом передают даже один на один о своей доле.
— Как можно — убьёт! говорили они, пугаясь, атаману отдела, который посетил их в прошлом году и расспрашивал об обстоятельствах краж и виновных.
— Ты уедешь, а он убьёт! Придёт и убьёт, если узнает. Чтобы добиться, кто его грабитель, нужно было обещать караногайцу, что чеченца не станут преследовать.
Зная наши „законы“, караногайцы были уверены, что из „преследования“ ничего не выйдет, а им всё равно отомстят, если не сам вор, так его товарищ» [414] .
414
Ткачёв Г. А. Ингуши и чеченцы в семье народностей Терской области. С.34–35.
«Кумыки, как низовые казаки, ближе всех граничат с территориями чеченцев, и они, как караногайцы, терпят от них давно…
В селении Аксай, где мы остановились в доме почтенного кумыка, было горе: было выкрадено 8 буйволиц, составлявших главное богатство хозяина. Сына кумыка не было дома: он поехал их разыскивать. Дальше по дороге в Хасав-Юрт мы его встретили. Он скакал озабоченный домой в сопровождении какого-то туземца. Мой знакомый разговорился. Оказалось, что сын нашёл буйволиц в Баташ-Юрте и теперь ехал к отцу за выкупом: воры требовали 70 рублей за 8 буйволиц, цена невысокая. Я был очень возмущён и бесстыдством воров, и таким послаблением, им оказываемым, и когда, на возвратном пути, мы опять заехали к кумыку, — я стал ему высказывать. К моему огорчению, вместо почтенного кумыка, мне пришлось краснеть самому, — и очень много, — когда в ответ он начал сыпать справедливые упреки моему правительству (он говорил: начальству) за потачку тем самым ворам, в которой я его обвинял, и рассказывать про своё горемычное житьё под гнётом воров, будто бы правительством („начальством“) покровительствуемых.