За чудесным зерном
Шрифт:
— Ну, что же, Витя, дело говоришь. И советоваться со мной нечего, умнее твоих слов ничего не скажу.
— Ну, вот, Иван Викентьевич, а то я как та коза, что бежала через мосточек, ухватила кленовый листочек: от всех наук по кусочку отщипывал! Теперь засяду: каждую науку до косточек буду грызть!
— Я еще об одном жалею, — добавил он.
— Да?
— Об отце. Он, бедный, верно уже похоронил меня. Из дурацкого упорства я ни разу не написал ему. А мог ведь.
— Глупый мальчик! — рассмеялся Веселов. — Я еще в Мерве просмотрел старые московские газеты и нашел в «Известиях» объявление
Витя молча пожал руку Веселову и залез под шерстяной плащ Сохэ.
Глава XXXVII
Поезд подошел к полустанку.
Сеял мелкий дождь пополам с мокрым снегом. Черная жирная земля набухла и чавкала под ногами.
Но этот неприветный день казался великолепным двум пассажирам, которые только что сошли с поезда и сияющими глазами осматривали поле, серое небо и деревянную станционную платформу.
Один из пассажиров подошел к дереву около платформы и взволнованным голосом сказал товарищу:
— Витька, гляди, а клен-то все тот же, — и потряс изуродованную непогодой ветку, словно это была дружеская рука.
Всю предыдущую ночь ни Костя, ни Витя не спали. Они слушали, как стучат колеса, и мысленно подгоняли поезд.
Большие перемены на маленьком полустанке!
Новый длинный пакгауз растянулся вдоль запасных путей. Бетонная новая водокачка поднялась к серым зимним облакам. У пакгауза стоял забрызганный грязью новенький полугрузовик. На него наваливали какие-то ящики.
— Батюшки! — обрадовался Костя. — Да кто же это автомобилем обзавелся?
— Ковыли, должно быть, — отозвался Витя.
— Ну, тогда и нас подвезут!
Но на автомобиле алела надпись: «Колхоз Новая жизнь».
— Не здешний! — решили ребята, забрали свои вещи и зашагали…
Теперь товарищи оглядывали платформу, с которой они убежали два года назад.
«Скорей! Скорей!»
…И вот уже вьется дорога среди полей. Снег, смешанный с дождем, слепит глаза, но Витя и Костя шагают и улыбаются, словно над ними сияет ясное солнце.
Поля разворачиваются десятками пестрых лоскутьев: то зеленых, то сизых, то густо-черных. Дождь усиливается, грязные ручьи бегут по степи. Пересекая дорогу, шумит раздувавшаяся Гулевая. Через нее перекинут новый мост. Значит, не придется итти в обход, ни лезть в ледяную воду. Значит, скоро появится — вон за тем пригорком — совхоз.
— Костя! Вот бы нам теперь минут на десять попасть в Хотан или Самарканд: живо высохли бы! — говорит Витя, передергивая мокрыми плечами.
Но Костя не слушает товарища. Он пристально смотрит вперед и нерешительно говорит:
— Кто это?
Витя тоже вглядывается в идущего по полю. Он шагает медленно, уверенно и спокойно.
Витя останавливается, тихо ахает и вдруг, швырнув в сторону чемодан, пускается бежать через черное набухшее поле, скользя и спотыкаясь.
— Батька! Батька!
Глава XXXVIII
«Дорогой товарищ Веселов!
Я исполняю обещание: пересылаю вам свои тетрадки, в которых записано наше с Витькой путешествие. Я знаю, — язык у меня корявый. Исправьте, если возможно. Дополните то, что вылетело у меня из головы. Одним словом, делайте с тетрадками все, что хотите.
Я никогда не думал, что из моих записей может получиться книжка, но если вы меня уверяете, что получится, я вам верю (и даже уже горжусь этим).
Я вам, дорогой Иван Викентьевич, очень верю, больше, чем самому себе, и я рад, что весной мы с Витей отправимся в Москву учиться и снова увидим вас.
Вы спрашиваете о здешних новостях? Сейчас расскажу.
Моя выросшая большущая сестренка взяла в оборот Витину добычу, т. е. привезенные им зерна, и теперь возится с ними в лаборатории, как с младенцами. За эти два года Павел Иванович добился улучшенного сорта пшеницы с не меньшей засухоустойчивостью, чем знаменитый наш сорт Альбидум.
И Люба собирается скрестить этот сорт с аджинским зерном, которое тысячелетия провело под жгучим солнцем Такла-Макан. Она уверяет, что получит замечательную пшеницу. Расти без воды это „чудесное зерно“, конечно, не будет, но потребует вдвое меньше влаги, чем другие сорта пшеницы.
Витя только грустно покачивает головой: он думает, что Люба его утешает.
Но я уверен, что его труды не пропали даром. Ведь как-никак он привез более пятисот образцов пшеницы!
Второй претендент на Витины зерна — это председатель колхоза „Новая жизнь“ (колхоз появился на свет в наше отсутствие) — тот самый Клим, о котором я вам рассказывал еще в Самарканде. Мне оттого тогда припомнился Клим, что уж очень у него много сходного с Алтун-Башиком, который так упорно возился с новым сортом хлопка и, наконец, привез в город свой первый урожай!
Ручаюсь, что сейчас, — за тысячи километров отсюда, — Алтун-Башик, как и Клим, организовывает колхоз!
Теперь он готовится в вуз. Люба тоже поедет учиться в Сельскохозяйственную академию.
А я? Я тоже, конечно.
Халим, пока мы занимаемся, ходит тихонько от одного к другому и поглаживает нас своей единственной рукой. Он немножко грустит: не хочется ему опять разлучаться с нами. Он очень похудел за это время и редко рассказывает сказки.
Зато он заставляет нас без конца пересказывать о наших приключениях.
И мы рассказываем. Ведь если бы не Халим, не было бы и наших приключений…».
Волшебство Доминико Лимоджелли
Рассказ
Глубокоуважаемый мистер Сэведж!
Четыреста лет назад в Испании, в одной из провинций, название которой я сообщу, когда сочту это нужным, произошли некоторые события. От вас, уважаемый мистер Сэведж, зависит, чтобы самая тень этих событий исчезла, рассеялась, как дым. Однако может случиться, что тень эта, покинув берега Испании, пересечет океан и омрачит прекрасную землю, на которой теперь живете вы и которую Христофор Колумб принял за Индию.