За чужую свободу
Шрифт:
Несколько мгновений она смотрела на него удивленно расширенными глазами и вдруг, мгновенно вспыхнув, вскочила и выпрямилась во весь рост. Тонкий веер хрустнул в ее руках, и его жалкие обломки упали на мягкий ковер.
Левон невольно отшатнулся.
– И вы смели, и вы могли подумать, – задыхающимся голосом начала она. – О Боже! Вы решились подумать, что я!.. Да разве я, я, – сжимая с силой на груди руки, продолжала она, – разве я могла бы это пережить? Разве я могла бы после этого взглянуть в чужие глаза, на небо, на солнце
Она вдруг стихла, закрыла лицо руками и со стоном и рыданием опустилась на диван…
Левон, ошеломленный, молчал. Но потом, мало – помалу, чувство неизмеримой радости наполнило его душу.
– Ирина, – воскликнул он, бросаясь к ней.
Она быстро встала. Лицо ее было бледно, глаза сухи, губы плотно сжаты.
– Уйдите прочь, – резко сказала она, – это Божье проклятие! Оставьте меня! Уезжайте! Живите или умирайте! Наслаждайтесь жизнью или страдайте! Вы мне чужой!
И, подобрав длинный шлейф своего платья, она твердой походкой направилась к двери, не оборачиваясь.
– Ирина! – крикнул Левон, и в этом крике было столько безнадежности, столько отчаяния, как будто погибающий брат звал на помощь.
Ирина остановилась, обернулась.
Она сама испугалась выражения лица Левона.
– Ирина, – продолжал он, не двигаясь с места, – вы уйдете сейчас, и этот порог будет для меня порогом вечности. Не торопитесь произносить мой приговор.
Его голос стал странно спокоен, и было что-то страшное в этом спокойствии.
– Но если вы все же уйдете, то выслушайте последнее слово осужденного. Кто может осуждать меня за мои муки, за мои сомнения? – продолжал он, снова одушевляясь. – Разве преступно чувство человека?
Она сделала невольно шаг к Левону.
– Так выслушайте же меня, – страстным шепотом говорил он. – Разве преступление ничего не хотеть для себя и отдать свою жизнь другому? Разве преступление перед лицом смерти сказать любимому человеку: «Я люблю, люблю тебя!«Не искушать, не соблазнять пришел я тебя, а только сказать, что я тебя бесконечно люблю, что ты моя единственная вера, единый Бог, единое счастье! Что ты далека, как солнце, что я не ищу тебя и что одно мое желание, чтобы ты узнала, что было сердце, только тобою полное, только тебе отданное!.. О, Ирина, – страстным стоном вырвалось у него, – разве это преступление? Пусть приговор произнесет Бог, но я люблю, люблю… – И он протянул руки. – Только сказать – и умереть!..
Ирина была уже около него. Она вся дрожала.
– Умереть? Нет, нет, я не хочу этого, Левон! Только сказать, только сказать… – замирающим голосом произнесла она, горячими сухими руками беря руки Левона.
– А, – прошептал Левон, – прости… Я счастлив… – Он тихо привлек ее к себе… – Теперь прощай…
– Прощай…
Чудный вихрь захватил Левона, и он прижался губами к ее губам.
Но это было одно мгновение. Она
– О, не надо! Не надо! – почти с ужасом прошептала она. – Мы безумны!
Левон, тяжело дыша, сделал шаг назад.
– Ты права, уйди, – упавшим голосом сказал он.
С невыразимой нежностью княгиня взглянула на него.
– Прощай, прощай навсегда! – тихо сказала она. – Мне осталось только молиться, – и с подавленным рыданием она выбежала из комнаты…
Закрыв лицо руками, Левон в отчаянии опустился на диван.
«Ну, вот, – говорил он себе, – последнее слово сказано. А дальше?»
Он долго сидел, словно застыв и душой и телом…
Когда он вышел, танцы уже кончились и гости собирались к ужину.
Он взглянул на Ирину. Ее лицо прямо сияло. Она казалась счастливой и радостной.
Ужин прошел для Левона, как сон. Он много пил, отвечал на какие-то здравицы. Пили за его здоровье, за здоровье его товарищей, уезжавших с ним вместе в армию, за армию и победы… Музыка на хорах играла… Веселые голоса сливались в общий гул.
Уже всходило солнце, когда из гостеприимного бахтеевского дворца уехали последние гости…
– Видишь, как все хорошо вышло, – весело сказал старый князь.
– Очень хорошо, дядя, – ответил, смотря в сторону, Левон, – а теперь мы попрощаемся.
– Как? Когда же ты едешь? – спросил Никита Арсеньевич.
– Через час или два, – ответил Левон. – Мы так сговорились с Новиковым.
– А как же Ирина? – спросил князь. – Она будет обижена, что ты не простился с ней.
– Мы простились сегодня, – ответил Левон, – княгиня знает, что я еду рано утром.
– А – а, – произнес князь.
– Прощайте, дядя, – сказал Левон.
– Прощай, мой мальчик, – растроганным голосом промолвил князь, – храни тебя Бог. Но не прощай, а до свидания. Быть может, увидимся летом за границей. Пиши, если что надо, в деньгах не стесняйся.
Князь крепко обнял Левона и расцеловал. Он даже не хотел ложиться спать, желая проводить племянника, но Левон настоял, чтобы князь пошел отдыхать.
– Мне будет легче, дядя, уехать одному. Долгие проводы – лишние слезы. Благодарю вас за все.
– Ну, как знаешь, – ответил князь. Он еще раз обнял племянника и ушел.
Левону действительно было легче не видеть князя… Вчера Новиков сказал ему, что готов ехать в любой час и только ждет его.
– Ну, вот я и разбужу беднягу, – невольно усмехаясь, подумал Левон.
Он заготовил рапорт в военное министерство, приказав отвезти его сегодня, велел собрать свой походный багаж и через час уже выехал из этого дома, где так много пережил за немного дней.
Было чудесное весеннее утро, когда Левон и Новиков выехали за заставу. Новиков зевал и хмурился. Бахтеев, наоборот, был нервно оживлен и без умолку говорил.