За давностью лет
Шрифт:
На «прорыв» ушло почти полтора часа. Всех слегка укачало, поэтому говорили мало. Но вот наконец выкатились на Ярославское шоссе. Все сразу повеселели.
— Может, споем что-нибудь? — прокашлявшись, сказал Максим Иванович. — А то сидим как сычи.
— «Из-за острова на стрежень»! — заорал Борис что было мочи.
Все рассмеялись. Потом Лариса приятным голоском запела:
— «Все стало вокруг голубым и зеленым...»
Ребята с учителем, как умели, подтягивали. Вдали показались главы соборов Ростова Великого. Андрей, не оборачиваясь назад, спросил:
— Максим Иванович, как?
— Нет, нет, Андрюша. Хорошенького помаленьку. Искусством, как и сладким, можно объесться. На минуточку у Борисоглебского монастыря остановимся и дальше.
«Минуточка» продлилась почти два часа. Максим Иванович без устали рассказывал ребятам о соборе Бориса и Глеба, построенном в 1524 году замечательным русским зодчим Борисовым, им же созданной церковью Благовещения. Ребята обошли могучие крепостные стены
— Ура! Колечко замкнулось! — прокомментировал Игорь.
— И сколько же километров в этом колечке? — спросил Максим Иванович.
Андрей посмотрел на спидометр, что-то прикинул в уме и сказал:
— Пятьсот с гаком.
— Ого! Как до Ленинграда или до Киева! — заметила Лариса.
Был уже вечер, когда основательно запыленная «ласточка» остановилась у подъезда дома на старом Арбате, где жил Максим Иванович. Все высыпали из машины.
— Ну что, будем прощаться? — сказал Андрей полуутвердительно, хотя чувствовал, что расставаться никому не хочется.
— Ни в коем случае! — категорически заявил Максим Иванович и вдруг поднял лицо вверх, смешно повел носом: — Вы чувствуете?
Все тоже начали крутить носами.
— Ну-ну! — нетерпеливо подгонял ребят Максим Иванович. — Где ваше чутье, разведчики прошлого!
— Кажется, пахнет жареным, — сказал Андрей несвойственным ему нерешительным тоном.
— Браво, Мегрэ! — просиял Максим Иванович. — Попал в самую точку — няня жарит мои любимые пирожки — с зеленым луком и яйцами. Вперед, на штурм!
Второй раз повторять было не надо — все дружно бросились к подъезду. Еще бы! Все вдруг почувствовали зверский аппетит.
ЧТО ГОВОРЯТ ИСТОРИКИ
Няня, кажется, превзошла саму себя. Таких пирожков даже Максим Иванович не едал, а уж что говорить о ребятах! Сделав большой глоток сладкого чая, Борис сказал:
— Максим Иванович! А вы ведь обещали рассказать о дискуссии историков по поводу угличского дела.
Учитель был рад, что поездка зацепила ребят за живое, однако ответил:
— Ну, разговор об этой дискуссии долгий, а вы, я думаю, утомились...
Все ребята дружно замотали головами.
— Ну смотрите, тогда держитесь!
Максим Иванович подошел к книжным стеллажам, отбирая нужные книги — Татищев, Карамзин, Соловьев. Покровский...
— Итак, что же говорят историки? — Он сделал многозначительную паузу и обвел глазами своих учеников. — Первое описание гибели Дмитрия мы встречаем, как я уже говорил, в церковных трудах, описывающих житие нового святого. Далее я бы выделил «Сказание Авраамия Палицына». Это одно из наиболее известных и красочных исторических повествований о событиях Смутного времени, охватывающее период от смерти Ивана Грозного до воцарения новой династии Романовых. Автор сказания — келарь Троице-Сергиева монастыря с тысяча шестьсот восьмого по девятнадцатый год Авраамий Палицын. Этот человек знал о многих событиях Смутного времени не понаслышке. В миру его звали Аверкием Ивановичем Палицыным. В тысяча пятьсот восемьдесят восьмом году, еще в царствование Федора Ивановича, он подвергся опале, как приближенный к князьям Шуйским. Имение его было отобрано в казну, сам он сослан и пострижен в монахи. В тысяча шестисотом году Годунов снял опалу с Палицына, как и с многих других, но он по-прежнему оставался в удалении. И только с воцарением Шуйского Авраамий получает важное назначение: он становится келарем Троице-Сергиева монастыря, первого монастыря в государстве. По отзывам современников, Авраамий Палицын был человеком очень ловким, деловым, уклончивым, начитанным, по тогдашним понятиям достаточно красноречивым. Близость его к Шуйскому дает основание думать, что он был хорошо осведомлен об угличском деле. Вот что Палицын написал в своем «Сказании»: «Великого убо царя Федора брата Дмитрия Ивановича, не единаматерьня, отделиша всех началнейших велмож росийских советом на Углечь, да в своем пронстранствии с материю си пребывает. Сему царевичу Димитрею естеством возрастающу, и братке царьство и величество слышащу, и от ближних си смущаему за еже не вкупе пребывания з братом, и часто в детьских глумлениях глаголет и действует нелепо о ближнейших брата си, паче оке о сем Борисе. А врази суше и ласкатели, великим бедам замышленицы, в десятерицу лжи составляюще, с сими подходят велмож, пача же сего Бориса, и от многия смуты ко греху низводят, его оке, краснейшего юношу, отсылают, нехотяща, в вечный покой...»
— Это уже новая трактовка! — воскликнул Борис. — Получается, что Дмитрий пал жертвой клеветы, и мой тезка не хотел, но был вынужден дать команду прирезать царевича.
— Я думаю, такая трактовка объясняется довольно просто. — вступил в разговор Игорь. — Ведь сказание написано уже после воцарения Романовых, а Годунов, хоть и из худородных, все равно помазанник божий. Вот Авраамий его и выгораживает: дескать, обстоятельства заставили.
— Вероятно, так, — согласился Максим Иванович. — Зато выдающийся историк следующего столетия, Василий Никитич Татищев, автор «Истории Российской с древнейших времен», рисует Годунова истинным злодеем. К сожалению, четвертая часть истории, где описывались события царствования Федора Ивановича, не была закончена Татищевым и увидела свет лишь в середине девятнадцатого столетия, позднее «Истории...», написанной Карамзиным. Однако доподлинно известно, что Карамзин знакомился с незаконченной работой Татищева в оригинале и, в общем-то, повторяет его точку зрения на угличские события. Я вам просто зачитаю несколько отрывков из рукописи Татищева. Думаю что это любопытно. Вот как он начинает описания начала царствования Федора: «7092 (1584). Зимою видена была комета. Того же года марта 19 числа преставился царь Иван Васильевич, Пред смертию бо, постригшись в иноческий чин, завеща большему сыну своему Федору быть царем всея Руссии, а меньшему Дмитрию с матерью царицею Мариею Федоровною во владение город Углич и другие городы с принадлежащностьми; и приказал иметь смотрение и правление болярам князю Ивану Петровичу Шуйскому, князю Ивану Федоровичу Мстиславскому и Никите Романовичу Юрьеву, он же Романов. И того ж дня царю Федору Ивановичу целовали крест. Борис же Годунов, видя Нагих, бывших при государе в силе, взвел на них измену с своими советники и той же ночи их и других, кои были в милости царя Ивана Васильевича, переловя, разослал в разные города по тюрьмам, а имения их обрал и роздал в раздачу. Вскоре по преставлении государя отпустили царевича Дмитрия на Углич с матерью его царицею Мариею Федоровною и братьев ея Федора, Михаила и прочих, и мамку его Марью с сыном Данилою Волохову, да Никиту Качалова. Мая 1 короновался царь Федор Иванович, к которому созваны были лучшие люди со всех городов...»
— Действительно, если верить Татищеву, Борис начал интриговать с первого же дня воцарения Федора! — воскликнул Игорь.
— А вот как описывается борьба Годунова с боярами, когда он после смерти Никиты Романова становится правителем: «Бояре, видя Годунова лукавые и злые поступки, что определенным от царя Ивана боярам власть всю отнял и сам все без совета делал, князь Иван Федорович Мстиславский, с ним Шуйские, Воротынские, Головины, Колычевы, к ним же пристали гости, многое шляхство и купчество, стали государю явно доносить, что Годунова поступки во вред и к разорению государства. Годунов же, совокуплялся с другими боляры, дьяками и стрельцов деньгами к себе обретя, Мстиславского поймав, тайно сослав в Кириллов монастырь и там его постриг, а потом и других многих порознь разослал по разным городам, в темницы. В кого роем ему тогда многие, льстя, не токмо молчали, но и погибели оных, забыв вред отечества и свою должность, радовались. Другие оке зря такие насилия и неправды, хотя сердечно соболезновали, но видя оных льстящих Годунову множество и силу онаго и свое безсилие, не смели о том и говорить. И тем как оные, так и сии всех самих себя п все государство в крайнее разорение привели...»
— «Крайнее разорение»? — переспросил Игорь. — Но позвольте, я читал, что Годунов, напротив, проявил себя талантливым государственным деятелем.
— Татищев, видимо, оказался в плену собственной версии, — предположил Борис. — Раз уж Годунов злодей, так, значит, все у него плохо!
— Мы никак до Углича не дойдем, — нетерпеливо прервала разговор Лариса. — Что он про убийство пишет?
— Извольте, сударыня, — сказал Максим Иванович столь любезным голосом, что Лариса покраснела.
— Извините, Максим Иванович.
— Ничего, ничего, мы действительно несколько отвлеклись. Так разрешите, процитирую этот отрывочек: «7099 (1591). Мая 15 числа по научению Бориса Годунова убит на Угличе царевич Дмитрий Иванович от Качалова, Битяговского и Волохова. В том же совете с Годуновым был и Битяговского, науча, отправил Андрей Клешнин. Годунов, получа сию ведомость, закрывая свое воровство, с великою печалию донес государю и советывал о том разыскивать. Для которого послал князя Василия Ивановича Шуйского да с ним сообщника своему воровству, окольничего Андрея Клешнина. Оные же приехав на Угличе, Шуйской, не убояся страшного суда божия и забыв свое государю в верности крестное целование, угождая Годунову, не токмо сущее воровство закрыл, но сверх того много верных царевичевых перепытали и казнили безвинно. Возвратяся оке в Москву, донести государю, якобы царевич, быв болен, сам себя зарезал небрежением матери его и ся родственников Нагих. По которому брата ея Михаила и других Нагих, в Москву взяв, жестоко пытали и, образ все имение, разослали в ссылки. Мать же царевичеву царицу Марию, постригши, нарекли Марфою и сослали в Пусто-озеро, а город Углич за то, что убили убийцев царевичевых, велели разорить. А остовшим убийцам, мамке и убитых наследником, яко верным слугам, даны деревни. Годунов, видя, что весь народ стал про убиение царевича на него говорить, и хотя в оных словах некоторые враны, пытаны и кажнены, однако ж он, опасаясь бунта, в июне велел Москву в разных местах зажечь, и едва не вся выгорела, от которого многие люди вконец разорились. Годунов же, хотя к себе народ склонить, многим давал из казны на строение деньги».