За давностью лет
Шрифт:
— Многие «господа» в пьяном виде разъезжали, — мрачно буркнул Красовский. — А уж пьяному указ не указ.
— Да, пьянство было очень распространено в привилегированном обществе, — подтвердила Лариса, — и оно не считалось пороком. Более того, в определенных случаях требовалось быть непременно пьяным. Сохранилось любопытное письмо главнокомандующего Москвы Семена Салтыкова, адресованное Бирону: «Прошедшего апреля 28, в день коронования ея и. в-ства, торжествовали в доме ея и. в-ства обретающиеся здесь в Москве архиереи, и господа министры, и генералитет, и дамы, и статские чины, и лейб-гвардии полков штаб и обер-офицеры, также и других полков
— «Бездельник, кто с нами не пьет!» — насмешливо пропел Андрей, но Игорь сердито цыкнул на него.
— «И я стал ему говорить, — продолжила Лариса, — ведаешь ли, что ты в доме ея и. в-ства, а не хочешь пить и сказываешь, будто вино худо, ведь ты это зашел не в вотчинную коллегию и не на каток, и оное я ему сказал для того, что он, Чекин, беспрестанно живет возле вотчинной коллегии и кабака, что подле вотчинной коллегии, который называется каток; и он стал со мною в спор говорить и хотел браниться, только я с ним браниться и в спор говорить не хотел в доме ея и. в-ства и в такой торжественный день; токмо я против него умолчал и так сделал, что будто ничего не слыхал; а потом Григорий Петрович Чернышев через стол начал с ним говорить, что он не пьет и выбирает вино: ведаешь ты, что дом ея и. в-ства, и он, Чекин, к нему придирался, однако ж Григорий Петрович от того умолчал и не хотел с ним браниться и показал, что будто ничего не слыхал: да герольдмейстер Квашнин-Самарин объявил мне, что в то ж число, как из стола в зале в наугольной встали и пили на коленках...»
— Это значит, уже ноги не держали, наверное! — рассмеялся Василий.
Наверное, — кивнула Лариса и продолжила; — «…как стал пить Квашнин-Самарин, то пришед к нему оный Чекин и толкнул его» Квашнина-Самарина, больно, от чего он упал и парик с головы сронил и стал ему, Чекину, говорить: для чего ты так толкаешь, этак генерал-поручики не делают...» Ну и так далее.
— Да, если уж генерал-поручики так веселились, что уже от обыкновенных поручиков ожидать! — бросил реплику Красовский.
— Верно. Офицерские чины в армии, а особенно в полиции погрязли в невежестве, пьянстве, разврате, — брезгливо бросила Лариса.
— Можно, я добавлю? — снова подняла руку Светлана.
— Давай разоблачай! — усмехнулся Шапошников.
— Не я буду разоблачать, а Антиох Кантемир, — сказала Светлана. — Вот Шкловский, как мне показалось, не очень лестно о нем отозвался.
— Почему нелестно? — поднял брови Максим Иванович. — Он просто полемизировал с теми буржуазными учеными, которые считали Кантемира родоначальником русской литературы.
— Во всяком случае, я хочу сказать, что Кантемир был выдающимся сатириком и в своих произведениях, хоть был и сам князем по происхождению, очень смело обличал нравы своего времени:
Каменной душою
Бьешь холопа до крови, что махнул рукою
Вместо правой левою: зверям лишь прилично
Жадность крови, плоть в слуге твоем однолична.
Кантемир во времена Петра получил блестящее образование в Лондоне, его ждало большое будущее, однако Петр умер, и он остался не у дел, поэтому с горечью писал о «бесстыдном нахальничестве», о том, что люди способные, знающие, трудолюбивые, но скромные, добросовестные и занятые, следовательно, не имеющие времени бегать ко всем и всюду трубить о себе, остаются в тени, забытые, не имеют достойного для их способностей и знаний поприща, а выходят наверх люди, способные выставляться, громко говорить сами о себе, мозолить глаза других своим присутствием всюду и таким образом приобретать известность. Человек действительно способный и знающий работает где-нибудь в углу — кто его знает, кто его помнит? Да если и вспомнят и спросят о чем-нибудь, то чудак ответит: «Не знаю, надобно подумать, справиться», а это скучно; тогда как нахал всегда тут и все знает, ответ на все готов:
Другой, кому боги благосклонны
Дали медное лицо, дабы все законны
Стыда чувство презирать, не рдясь, не бледнея,
У всяких стучит дверей, пред всяким и шея
И спина гнется его...
— «Медное лицо»! Какое образное выражение! — задумчиво произнес Игорь, считавший себя непризнанным поэтом.
— Что ж, вполне современная сатира! — прищурился Максим Иванович. — Такие небось и в вашей школе встречаются, как?
— Встречаются! — охотно подтвердила Светлана. — Так я еще о Кантемире, можно? Очень он мне понравился.
— Валяй, — благодушно разрешил Шапошников, сам любящий выкапывать полузабытых поэтов.
— В своей пятой сатире Кантемир рисует отвратительную картину пьянства, широко распространенного в русском обществе:
Прибыл я в город ваш в день некой знаменитой,
Пришел к воротам, нашел, что спит как убитой
Мужик с ружьем, который, как потом проведал,
Поставлен был вход стеречь; еще не обедал
Было народ и солнце полкруга небесна
Не пробегло, а почти уж улица тесна
Была от лежащих тел. При взгляде я первом
Чаял, что мор у вас был, да не пахнет стервом.
И вижу, что прочие тех не отбегают,
Там я люди, и с них самых ины подымают
Руки или головы тяжки и румяны,
И слабость ног лишь не даст встать, — словом, все пьяны.
Пьяны те, как лежат, прочи не потрезвее.
Не обильнее умом, ногами сильнее.
Безрассудно часть бежит, и иуды, не знает;
В сластолюбивых танцах часть гнусну грязь топтает
И мимоидущих грязнит, скользя, упадая.
Сами мерзки; другия, весь стыд забывая.
Телу полну власть дают пред стыдливым полом.
И прочее, — торопливо закончила чтение Светлана.
— Что и говорить, картина мерзопакостная, — с отвращением сказал Красовский.
— Причем Кантемир хорошо понимал опасность, которая грозит ему за разоблачение пьянства, — сказала Лариса, — Ведь этот порок поддерживался правительством, поскольку он приносил огромный доход. Поэтому Кантемир и писал:
Вов Кондрат с товарищи, сказывают, дышит
Гневом и стряпчих собрав, чслобитну пишет,
Имея скоро меня уж на суд позвати.
Что, хуля Клитесов нрав, тшуся умаляти
Пьяниц добрых и с ними кружальны доходы.
— Как говорится, комментарии излишни! — сказал Андрей.
— Хороший поэт. И мысли какие, и образы, — раздумчиво произнес Игорь. — Если бы кто-нибудь из современных поэтов взялся бы пересказать его современным языком... А что улыбаетесь? Ведь Шекспира, например, пересказывают.
— Вот ты и перескажи! — предложил Красовский. — Историк, вдобавок поэт-любитель.