За его спиной
Шрифт:
Опять влезать во все дерьмо, в этот раз уже навсегда, без возможности соскочить.
Год назад, когда Бродяга вышел за ворота зоны и тупо двинул, куда глаза глядят, решение не объявляться было спонтанным, но, как оказалось, самым верным. И пусть друзья знали , где он прячется, но не лезли, благородничали. Да и он им явно ничего не должен был, все долги раздал отсидкой.
Морально освободился.
И вот теперь опять навертел на себя…
Короче говоря, на душе после разговора с Казом был раздрай, и Бродяге требовалась моральная поддержка. Его кошка рыжеглазая. Просто посмотреть,
И потому не готов был Бродяга к такой внезапной атаке!
Не готов к тому, что Ляля с порога прыгнет на него, обхватит, примется тереться, что-то шептать сбивчиво и испуганно, и глаза ее, огромные, полные слез и мольбы, окажутся так близко… И будут так искушать.
Бродяга всегда считал себя выдержанным мужчиной. С его нравом и комплекцией невольно приходилось учиться сдержанности…
Бродяга ошибался.
Кошечка своими тонкими, нежными, слабыми лапками уложила его на спину в одно мгновение, и Бродяга сам не понял, как оказался на кровати, сжимая ее неистово, утягивая, сажая на себя верхом.
Она все тянулась к нему, все жалась, терлась, руки скользили неловко, неумело по нему, стягивая футболку, ошпаривая казалось ко всему привычную кожу груди легкостью пугливых касаний, жадностью несмелых поцелуев.
Бродяга отвечал, не мог не отвечать. Целовал мокрые подрагивающие губки, все больше погружаясь в сладкий морок, зарывал пальцы в прохладные дурманные волосы, смотрел в огромные рыжие глаза с чернущими зрачками, разлившимися на всю радужку. И не думал, что послужило причиной такого поведения. Просто не мог думать в этот момент.
Рванул ремень на джинсах, стащил с девчонки последнюю одежду, ослеп на мгновение от белизны кожи, еще более светлой в полумраке комнаты, жестко двинул бедрами, забирая полностью то, что так наивно и бурно предлагалось.
И жадно впился взглядом в изменившееся, исказившееся от боли лицо. Ляля выгнулась, волосы ее водопадом разметались по спине, из глаз полились слезы…
Бродяга подспудно ждал, что она сейчас сбежит… Конечно, сбежит. А он не станет держать… Только не сейчас.
Но Ляля, удивив его, прикусила губу и, тихо дрожаще выдохнув, уперлась в напряженную грудь Бродяги пальчиками. Она явно была готова к продолжению, но совсем не понимала, что делать дальше.
И Бродяга, смирив в себе зверя, рвущегося наружу, норовящего сожрать свою сладкую добычу немедленно и так, как ему хотелось, только сильнее сжал лапы на гладких бедрах Ляли и утащил ее за собой в дикую бездну похоти.
И в этот раз Ляля была не жертвой, а полноценной участницей событий.
И до самой своей смерти, а, наверняка, и после нее, будет Бродяга помнить отрывки того, что было с ними эти недолгие минуты близости.
Ее плавно изгибающуюся талию, белые-белые на контрасте с его темными загорелыми огромными лапами бедра, волосы — волной по спине и хрупким плечам, тихий волнующий шепот, вздохи, беспрестанное скольжение подрагивающих ладошек по себе, внезапное острое безумие во взгляде, бесконечное удивление в рыжих глазах, запрокинутый в экстазе остренький подбородок… Сладкий стон… И мокрые губы, обессиленно уткнувшиеся ему в шею.
Он все же не выдержал в итоге. А кто бы выдержал?
Сжал ее сильнее, до крика, перевернулся плавно и распластал измученную девчонку под собой.
Бродяга смотрел в ее глаза, все еще в поволоке удивления от недавнего удовольствия, и терял себя. Полностью. Растворялся в ней. Брал ее так, как зверь берет свою самку, а на самом деле, это она его брала. Забрала, в итоге, до самой последней крупицы, в себе растворила… Он и не знал, что так бывает…
— Я не думала… Ох… Я не знала… — шептала Ляля едва слышно, вороша теплым сладким дыханием волосы Бродяги у шеи, пока он лежал, оглушенный случившимся, не в силах пошевелиться, освободить ее от себя, — не знала, что так… Может быть… Так теперь все время будет, да?
— Лучше будет, — ответил ей Бродяга и нежно провел языком по влажной от испарины коже шеи, — с каждым разом все лучше и лучше…
— Но… Я же не выдержу… Я же умру… — удивленно шептала она, и тонкие пальчики скользили по его затылку, перебирали пряди, принося невероятное наслаждение такой простой искренней лаской, — это слишком…
Последнее слово прозвучало жалобно и так наивно, что Бродяга рассмеялся тепло.
— Ты моя наивная кошка…
— Ты не уйдешь? — в голосе Ляли опять зазвучали тревожные нотки, как в самом начале их незапланированного… разговора.
— Я буду рядом, — серьезно, убедительно ответил Бродяга. — Я тебя не оставлю.
Ляля больше ничего не сказала, только обхватила его ногами сильнее, поерзала, устраиваясь поудобней… И явно не собираясь отпускать.
И Бродяга вообще не против был такого времяпрепровождения, напрочь забыв об окружающем мире.
Но мир напомнил о себе стуком в дверь и веселым голосом Каза:
— Ар, Хазар приехал… Ты все там? Натягивай штаны и пошли.
Бродяга ощутил, как напряглось под ним тонкое тело Ляли, как впились в беспомощной попытке остановить, удержать, пальчики…
И опали бессильно, стоило ему шевельнуться, обозначив намерение подняться.
Он отжался на руках, навис над молча смотрящей на него кошечкой и повторил, стараясь быть как можно более убедительным:
— Я тебя не оставлю. Обещаю. Веришь?
Ляля помедлила… и кивнула.
Глава 32
Мой папа был… ох… ладно… Мой папа был, на самом деле, хорошим человеком… Не особенно хорошим отцом, но это лишь потому, что я родилась девочкой… Если бы мама подарила ему сына, не сомневаюсь, что папа был бы самым лучшим в мире отцом. Но мама не смогла больше рожать, а он слишком сильно ее любил, чтобы быстро смириться с горем и жениться вновь. Только через несколько лет решился, и вот…
Я сморгнула непрошенные слезы, выдохнула. Посмотрела на закрытую дверь… И решительно поднялась с кровати.
Потому что папа был хорошим человеком. Но общение с ним каждый раз служило самым лучшим доказательством тому, что мужчинам нельзя во всем верить.
Нет-нет, своему Бродяге я верила! Как не верить человеку, который стал для тебя всем! Стал первым во всем, самым лучшим, самым главным!
Он сказал, что не оставит. И я поверила.
Но это вовсе не значило, что можно отпускать ситуацию и полностью полагаться на своего мужчину.