За границами снов

Антология

– Потому что Егор не хотел напоминаний о том времени, которое он провел у вас, Литта, на стене. Не поймите неправильно, дело не в вас. Просто он очень долго ждал, прежде чем уйти.

– Кстати, с этого места поподробнее. И как он умудрился уйти из закрытой квартиры.

– Все очень просто. Девушка, которая поливала цветы, пришла не одна. Мужчина, который был с ней, увидел картину на стене и потом вернулся один. Он выпустил Егора. В прямом смысле этого слова – выпустил с полотна и из квартиры.

– То есть этот мужчина тоже мастер?

– Да, причем хороший мастер. Правда, мы не знакомы. Я увидел Егора в сквере, когда выгуливал нашу собаку. Мастеру или тени очень просто понять, что перед ним его соплеменник. Егор был без поводка, ошейника и хозяина.

Поэтому я забрал его с собой. Потом он рассказал мне свою историю. Единственное, чего я не понял, – почему мастер, воплотивший его, не взял Егора с собой. Тени первое время очень сложно во внешнем мире. Если уж ты сделал, по твоему мнению, доброе дело и выпустил тень на свободу, позаботься о ней.

– Хотелось бы понять, кто этот мастер. И как он попал в квартиру Литты один – украл ключи у той барышни?

– Этим вопросом я займусь завтра в редакции. Главное спрашивать так, чтобы окружающие не вызвали психиатра. Не могу же я сказать Нике в лоб – мужик, которого ты притащила в мою квартиру, вернулся один и оживил собаку на картине. Ну-ка, расскажи как мне, кто это такой?

– В лоб нет, но можно сказать, что соседка видела, как Ника заходила в твою квартиру не одна. И попросить барышню больше не устраивать из твоего дома бордель. Вот и все. И между делом поинтересоваться, кто же это все-таки был. А сейчас мы вернемся к тебе, поменяем замки и посмотрим – не пропало ли еще чего.

– Давай для начала заедем на Покровку. Меня пугает пустота на стене, а вешать обратно поводок под дождем рука не поднимается.

В маленьком художественном салоне, правда не на Покровке, а на Солянке, мы выбрали милейший натюрморт с букетом ирисов в изумительной вазе того же серого оттенка, как и пелена дождя на портрете уже живого Егора. Я решила больше не экспериментировать с живыми существами. Ваза с цветами казалась мне надежнее.

Жак помог мне с новым замком, новой картиной и сварил еще кофе. Я и не заметила, как уснула на диване. Разбудила меня тихая музыка из кухни. Удивительно, но из огромной фильмотеки мой новый знакомый сумел выбрать именно старого «Призрака Оперы». Любимая мелодия нежно лилась из маленького динамика. Жак курил, старое кресло с пледом, рядом на столике рюмка с коньяком.

– А ты, оказывается, любишь старые ужастики?

– Люблю. Но этот особенно дорог. Мы смотрели его в «Ударнике» раз пятнадцать, наверное. Почему ты не поехал домой?

– Ты уснула. Я подумал, что оставлять тебя сегодня ночью одну было бы неправильно.

– Проснуться и обнаружить тебя на кухне за просмотром любимого фильма – хорошее продолжение тяжелого дня.

– Почти начало нового. Скоро пробьет пять. А про день – я с тобой не согласен. Он был удивительным, а не тяжелым. Он подарил мне красивую сказку. С тобою в главной роли.

– Эту сказку, мой дорогой Жак, ты подарил себе сам много-много лет назад, приютив Виктора. Так что вчерашние события – всего лишь второй акт. И я, прошу заметить, была лишь массовкой.

– Ну не согласен… Роль второго плана – еще куда ни шло. Никак не массовка. И вот если бы я был председателем оскаровского комитета, то непременно выдал бы вам, многоуважаемая Литта, этого самого заветного дядюшку в бронзе.

Жак подошел ближе, на моих губах заиграл горький вкус любимого коньяка, а старый плед вдруг стал совсем лишним. Сказка? Сказка. Красивая и волшебная, с превращениями и добрыми магами. Она стала нашей общей сказкой. И мне очень хотелось прочитать ее до конца.

Мария Маду

г. Санкт-Петербург

Профессии: архитектор, продюсер социального кино, сейчас специалист по экспорту.

Многочисленные публикации в сети.

В 2011 году вышел фильм «Колыбель», для которого автор писал закадровый текст.

Из

интервью с автором:

Мама из Новосибирска, папа из-под Оренбурга, муж из Владивостока. Живу в Петербурге, поэтствую с детства.

Я люблю своего читателя и люблю, когда ему нескучно: весело, всклокоченно, странно, печально, патетично или смешно. Стихи рождаются в моей голове, собираются в строчки где-то в середине лба, в области третьего глаза.

Открываю двери радужного сознания! Купайтесь!

Она и я

Она смотрела мир, как разноцветное кино,За хлебом выходила в ярко-желтом кимоно,И стайки мыльных пузырей у старого пруда,Смеясь, сиреневым сачком ловила по средам.Она читала мир, как увлекательный роман,А в сумке на плече звенел веселый балаган:Жонглеры-мыши, воробей, сверчок-эквилибрист,Искала в сумочке ключи для публики «на бис».Ей представлялось, будто мир – большой калейдоскоп.А под кроватью ел инжир смешной ручной циклоп.Любила утром душ принять из яблочных конфет.Она была когда-то – я.Тогда, в двенадцать лет.

Лунные гондольеры

В завороженном полной луной, полном лилий прудуНа гондоле из грез мы охотились на светляков.Там, где ивы ветвями свивают уютный альков,Ты шептал о дельфинах, вплетая мне в косы звезду…Взмах сачка – и в сетях бьется маленький хрупкий жучок,В теплом сумраке сыплет, дрожа, золотую пыльцуИ сердито жужжит, и щекочет ладони ловцу,А ловец – он хохочет, блик света зажав в кулачок!..На больших листьях лилий русалки сушили хвосты,Светляки в банке ярко светились, почти как луна,И зеркальные карпы жемчужно блестели со дна,Ты шептал о дельфинах, вплетая мне в косы мечты…

У меня на окошке живет не кошка

У меня на окошкев банке из-под горошка сладких мозговых сортов,сурово открытой ножом,живет не кошка, пугаясь дворовых котови голодных больших голубей,не хромой воробей, ворующий хлебные крошки,гнездящийся в старой газетной бумаге —у меня на окошке живет сапфировый ангел!Осторожно на остром краю алюминиевой банкисидит:на ладошках ранки, на коленках зеленка, в кудряшках опилки.Недавно перебрался в эту банку из пивной бутылки,а оттуда – из целлофановой упаковки.Неловкоот мух отбивается вилкой,скандалит,Под глазом фингал,сердитый, взъерошенный, дикий.Роняет на подоконникосколки лазоревых бликов.